черные сгустки на придорожный кустарник либо выколачивают свои лампы о придорожные пни. Время от времени пробренчит подъемная клеть, словно одиноко вжикнет коса.
На брикетной фабрике сигнал возвещает начало смены. Он похож на рев могучего быка. Перед копрами собираются рабочие новой смены. Лопе уже все это знакомо по рассказам Блемски и Орге Пинка. Холодный туман ранней осени оседает на его мокрых ногах. Лопе встряхивается.
— Вы только поглядите на этого лежебоку! — кричит один из шахтеров. — Он небось еще после вчерашнего не проспался! — И спешит по лесной тропинке, чтобы догнать товарищей.
Группа уже скрылась в лесочке. Бренчат лампы и жестянки с карбидом. Шахтеры похожи на трубочистов с рюкзаками за спиной. Они улыбаются друг другу. За почерневшими от угольной пыли губами сверкают белые зубы.
Пятнадцать минут спустя Лопе стоит перед начальником смены. В конторе воняет резиной и карбидом. Лопе мнет в руках свою выгоревшую кепку с отломанным козырьком. Он запинается на каждом слове, счетовод не поднимает глаз от работы.
— …и, может, меня возьмут…
Удушливая тишина. Слышно только, как царапает перо по бумаге. За окном громыханье сигнала. Бурчит встревоженная электромашина. Смена началась. Лопе прокашливается. Может, надо просить так, как учил его Фердинанд?
— …и, может, меня, пожалуйста, возьмут, пожалуйста, к вам.
— Тебе сколько лет? — бурчит счетовод.
— Скоро девятнадцать.
— Скоро — это когда?
— В августе.
— Значит, на тот год. А пока тебе восемнадцать. Тебе еще нужна справка. Или твой старик и без того согласен?
— Да, он… Я могу и справку принести…
— Лучше бы справку. Не я решаю, допустить тебя к работе или нет. Управляющий… Я переговорю с нашим управляющим. Он сейчас в забое…
— Мне подождать?
— Нет. Почти наверняка тебя примут. Если тебя устраивает пятьдесят в час, можешь заступать.
— Да-да… — Лопе опять начинает заикаться.
— Можешь прямо сейчас… ах, да ты разутый… но завтра ты должен начать. Нам нужен откатчик, прежний заболел. Только учти: пятьдесят в час и ни грошика больше. Раньше мы платили пятьдесят пять, но времена становятся все хуже.
— Да, пятьдесят пять… — Лопе теребит свою шапчонку.
— Нет, не пятьдесят пять, именно что пятьдесят. Зато шахта выдает тебе уголь и еще можешь задаром мыться у нас хоть каждый день. Но если завтра не придешь, управляющий тебя не возьмет, так и знай.
И знать незачем. Лопе рад бы начать хоть сейчас, будь на то его власть. Пусть дядя Блемска напишет для него эту справку. Отец писать не умеет. Он только ставит три креста вместо подписи.
— С отцом-то не беда, а вот мать нас, часом, не убьет? — делится Блемска своими сомнениями.
— Вот поверь слову, я для нее теперь все равно как какой-нибудь шкаф.
— И что с ней такое делается? Надо бы мне заглянуть к вам. — Блемска осторожно очищает перо о край чернильницы.
— Ты приходи, если она все-таки устроит скандал.
— Ладно, только мы с тобой запрячем тогда противни под рубаху.
Никаких затруднений, все проще простого. На другой день Лопе отправляется на смену, прихватив три куска черствого хлеба. Ведь не может он взять с собой суп-затирушку. Ноги Лопе засунуты в разбитые деревянные башмаки. Лодыжки торчат из слишком коротких штанин.
— Ты к нам пришел все равно как приблудный пес. В пятницу будем спрыскивать твое поступление, учти.
— Дай ему сначала хоть что-нибудь заработать, — ворчит старый смазчик, — не видишь, что ли, в каком он виде?
Старый смазчик рад, что пришла свежая сила. До сих пор ему приходилось заменять больного откатчика.
Возле лебедки ударяет в нос запахом разогретого масла. Сразу после переклички начинается работа. Закатчик уже три раза сигналил от нетерпения. Он стоит внизу, в вертикальном стволе, и загоняет полные вагонетки на платформу подъемника. Там словно приклеены две рельсы, а на рельсах как раз и стоит вагонетка, когда выплывает из глубины на свет.
Подъемник имеет две площадки — все равно как весы в лавке. На второй спускается в глубину шахты пустая вагонетка. Наверху полную вагонетку надо скатить с площадки, а вместо нее закатить пустую. В этом и состоят обязанности Лопе.
Старый смазчик показывает ему, как это все надо делать. Вагонетки неповоротливы, будто груженные железом ящики, на пятачке перед подъемником их надо разворачивать, чтобы они правильно встали на площадку либо на рельсы электрической дороги. Вся тяжесть работы приходится на руки.
— Когда будем шабашить, ты почувствуешь, сколько наработал.
На первых порах старый' смазчик помогает Лопе разворачивать и направлять черные вагончики с углем. У Лопе не получается так скоро, как того хочет закатчик внизу. Закатчик снова и снова с нетерпением дергает за сигнальную веревку. За широким окном воротной будки видна ухмыляющаяся физиономия воротовщика.
— Хорошо ему скалиться, — говорит смазчик, — ему не надо надрываться. Повернул рукоятку — и дело с концом. А получает больше нашего.
Гудит подъемный ворот, дрожит стальной трос, большие железные колеса на копре приходят в движение, пустая вагонетка гулко уплывает в разинутую пасть шахты. Деревянная защитная решетка с треском и скрипом перекрывает эту черную дыру. Пока очередная полная вагонетка дойдет доверху, Лопе и смазчик могут позволить себе небольшую передышку.
Наверху полная вагонетка с тем же треском и скрипом приподнимает решетку, и снова Лопе должен подталкивать и разворачивать. А руки не отошли еще после той вагонетки.
— Ничего, привыкнешь, — говорит смазчик и глядит на Лопе серо-зелеными глазками, которые сидят за короткими, обглоданными ресничками.
Закатчик постучал по разговорной трубке. Холодный звук, пришедший из подземного царства. Оба, спотыкаясь, бросаются к трубке.
— Чего это вы там сегодня ковыряетесь, — раскатисто и сердито звучит из железного отверстия.
Маленькие глазки за редкими ресничками бросают взгляд на Лопе.
— Не дери глотку! У нас сегодня новенький… Сразу-то не приладишься.
— А он уже спрыскивал? — грохочет бас из железной трубы.
Старый смазчик придвигает рот с седыми усиками вплотную к отверстию и дует туда слова, словно играет на большой трубе.
— Пес проклятый! — раздается снизу задушенный выкрик.
Лопе сбрасывает деревянные башмаки. Без них легче упираться ногами. Железные плиты холодные- прехолодные, в них уже засела осень.
— Так ты в два счета повредишь пальцы. У тебя башмаков, что ли, нет?
— Н-нет… я себе куплю башмаки, когда… когда у меня… мне ведь уже в пятницу заплатят…
— Дожидайся, заплатят, как же! Первая неделя получается даром. Но я не про то: у тебя родителей нет, что ли?
— Они в имении работают.
— Ах, тогда ясно. Господин ест масло, а тебе оставляет сухой хлеб. Я этих собак знаю… Не думай только, что нам много лучше… — Искривленная правая рука смазчика указывает на шахтные постройки. — Они братья, не то родные, не то двоюродные, черт их разберет. Они и вообще все между собой братья, эти
