их квалификации не обойтись. Тухачевский был абсолютно уверен, что Сталин не собирается воевать без него и других разоблаченных генералов. С. Т. Минаков справедливо пишет о взглядах Тухачевского: «Его отношение к политической власти носило характер аристократически-снисходительный, порой пренебрежительный, несколь-
ко богемный, «ироничный»Б Были ситуации, когда он оказывался на грани «покушения на власть», однако нужна она была емуБ как одно из множества иных средств получения самого (сильного. -
Получив показания, Сталин мог позволить себе выступить на расширенном заседании Военного совета. Казалось бы, теперь он мог выступать перед своими военачальниками уверенно и грозно. Не для того ли разыгрывался весь «спектакль»? Но нет. «Трудно назвать другую сталинскую речь, которая была бы столь сумбурной, как это его выступление»71,- справедливо констатирует В. Роговин. Сталин явно растерян и настроен в отношении общества примирительно. Давая характеристику обнаруженному заговору, вождь возражает тем товарищам, которые утверждают, что можно искать причины предательства в социальном происхождении разоблаченных военачальников. Ведь и Ленин был дворянином. Ине в том дело, что кто-то когда-то состоял в троцкистской оппозиции. Член Политбюро А. Андреев голосовал в 1921 году за Троцкого. Да и Дзержинский иногда объединялся с Троцким против Ленина. За это не надо наказывать (вскоре начнется тотальное уничтожение «недобитых» представителей «враждебных классов», а в 1938 году Сталин припомнит Бухарину конфликт с Лениным, который простил Дзержинскому). Следовательно, не нужно бояться массовой чистки в армии и обществе по признаку классового происхождения и принадлежности к троцкистской оппозиции в прошлом. Это - явное отступление по сравнению с линией февраль-
ско-мартовского пленума. Сталин отступал только тогда, когда видел угрозу своей власти.
Социальная сущность заговора, по мнению Сталина, вообще находится вне страны, поскольку он финансировался германскими фашистами. Многие участники были завербованы «по бабской части». Витоге они хотели «сделать из СССР вторую Испанию»72, то есть поднять профашистский мятеж. Этот пример был у всех перед глазами.
Сталин концентрирует обвинения на шпионаже в пользу Германии. Это понятно - нужно скомпрометировать военачальников. Если говорить о подготовке переворота, то возникнет вопрос о мотивах, которые могут вызвать у других офицеров симпатию. Мотивы шпионажа низменны. Ктому же, по наблюдению А. Кол-пакиди и О. Прудниковой, «шпионская организация, в отличие от «военной партии», «военной организации», не может быть боль-шой»73. Значит, она ликвидирована почти целиком, арестов больше не будет. Асообщники должны ужаснуться - куда нас вовлекли! Впрочем, гарантии безопасности такое выступление Сталину не давало. Коллеги арестованных могли не поверить в шпионскую версию. Но должны были поверить, что Сталин в нее верит. Азна-чит, есть время, шанс выжить, а может быть восстановить связи.
Но Сталин не удерживается на обвинениях в шпионаже, то и дело «сбивается» на переворот. Принадлежность к заговору некоторых «хороших людей» он объясняет тем, что те были чем-то недовольны и после переворота надеялись поправить свои дела. Стоит ли наказывать таких «простачков»! Речь Сталина создает впечатление, что и расправа будет не столь уж суровой. Да и кто сам придет с повинной - простим.
Сталин тщательно подбирает слова, он (в отличие от Ворошилова) вовсе не настаивает на перспективах массовой чистки армии. Не надо торопиться, надо этот заговор «спокойно изучить, изучить его корни, вскрыть и наметить средства, чтобы впредь таких безобразий ни в нашей стране, ни вокруг нас не повторялось»74. Сталин не намерен рубить сплеча, он будет изучать, принимать профилактические меры. Никто не должен был заподозрить его в террористических намерениях, под профилактикой понимались уступки, способные удовлетворить офицерскую среду, чтобы больше не вызревали заговоры.
Ядро заговора разгромлено. Но если в зале сидят сообщники? Что им делать - срочно поднимать восстание в последней, отча-
янной попытке выручить лидеров и спастись самим? Или затаиться? Сталин дает понять - выступать нет смысла, мы не планируем новых ударов по офицерству. Будет ли кнут суров - неизвестно. Но вот пряник для остальных Сталин обещает прямо: «Вот где наша сила - люди без имен. Вот этих людей смелее выдвигайте, все перекроят, камня на камне не оставят. Выдвигайте людей смелее снизу. Смелее - не бойтесь». Продолжительные аплодисменты75. Аплодировали «люди без имен», одна часть которых будет уничтожена в ближайшее время, а другая - возглавит армию в период войны.
Но никто не хотел умирать, все генералы хотели принять участие в будущей войне, в том числе и разоблаченные. 9 июня, накануне суда, Якир писал Сталину: «Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной борьбе на виду у партии - потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства»76. Если Якир «подыгрывает» Сталину, будучи невиновным, то зачем? Сделка состоялась: показания в обмен на жизнь. Сталин в курсе (без него такие решения не принимаются). Тогда можно написать по военному: задание партии выполнено, готов к новым указаниям. Или Якир считает, что его оклеветали без ведома Сталина! Тогда зачем признаваться в предательстве? Письмо приватное, не для публикации. Для Якира факт предательства очевиден, он убеждает Сталина, что его предательство - трагический эпизод, за который можно простить.
Сталин был уверен в своих подсудимых. 10 июня было принято нетривиальное решение - заговорщиков будут судить их коллеги. Было образовано Специальное судебное присутствие Верховного суда во главе с В. Ульрихом (ставший уже привычным судья на публичных процессах), в которое ввели заместителя наркома обороны Я. Алксниса, начальника штаба РККАБ. Шапошникова, командующего Дальневосточной армией В. Блюхера, командующих округами С. Буденного, И. Белова, П. Дыбенко, Н. Каширина.
Блюхер Василий Константинович (1889-1938).
Большинство этих судей потом будет расстреляно. Зачем же вручать судьбу опасных заговорщиков в руки подозреваемых в заговоре военачальников? Вдруг одни начнут отрицать обвинения, а другие их оправдают? Но Сталин был уверен и в большинстве судей. Посмотрим, кто проявит колебания. На всякий случай 10 июня на большинство судей Примаков по настоянию Ежова дал показания об участии в заговоре. Подстраховываясь, Сталин не считал эти показания серьезными (Шапошников снова оказался упомянут, и ничего, выжил).
На процессе 11 июня Якир, Тухачевский, Корк и Фельдман произнесли развернутые речи. Все признали