добавил: – Я лучше посмотрю, что там нового в плане искусств. – Длинный вновь потыкал клавиши, удивленно приподнял брови и воскликнул: – Бог ты мой! Послезавтра в Париже на «Стад де Франс» дает свой единственный концерт в этом году Элвис Пресли! Вот же прет французам! – Все уставились на Коляна, которого распирало от невыразимого восторга, даже Семя приподнял голову. Всех эта новость поразила, так как Пресли выступал обычно раз или два в год. Всех, кроме, пожалуй, Федора Петровича, которого, похоже, кроме политики ничто не интересовало.
– Какое там французам, – сказал Куба. – Там прет всей Европе. У них же все объединено, садись в машину и езжай куда хочешь. Им на концерт попасть, что два пальца обмочить.
– Билеты, наверное, уж очень дорогие, – произнесла Жанна.
– Да что билеты… – вставил Длинный. – Денег хватит, – он вытащил пачку кредиток и стал быстро пересчитывать, потом взглянул на остальных. – Хватит на всех, конечно, без шика, только вот как границу пересечь? Там же визы надо и все такое, времени уйдет неделя.
– Да…– задумчиво произнесла Жанна. – Дала бы что угодно, чтобы попасть на концерт.
Федор Петрович посмотрел на девушку, отпил пива и на полном серьезе произнес:
– Я легко могу вас свозить в Париж. Прямо хоть сейчас. Да если сейчас выехать, то можно успеть даже по Лувру погулять.
Компания уставилась на него ошалелыми глазами, будто не веря своим ушам.
– Ты трезвый, Федя? – тихо спросил Колян.
– Какой черт трезвый, – ответил помощник депутата. – Был бы трезвый, даже не заикнулся бы. – Федор Петрович бросил взгляд на Жанну. Видимо хмель уже так его борол, что взрослому парню во что бы то ни стало хотелось показать девушке, какой он всемогущий. Поэтому он уверенно сказал: – Ну что, вы готовы, братцы кролики?
– Да! – выдохнули все одновременно, и только Семя добавил: – Надо заехать в общежитие, взять хоть что-то в дорогу.
– Безумству храбрых пою я песни! – процитировал Федор.
– Да и мне надо предков предупредить, – сказала Жанна.
– Ну, тогда вначале в город. – Федор Петрович встал из-за стола, его шатнуло, но он, удержавшись на ногах, побрел к выходу. Остальные, еще не совсем веря в реализацию данной идеи, потянулись за ним. Жанна шла сразу за помощником депутата и заметила, как на выходе тот бросил прямоугольную дискету, что дал ему Длинный, в мусорный бак. Он постарался сделать это незаметно, однако девушка все же увидела, но спрашивать, а тем более афишировать это событие не решилась, лишь сама себе задала вопрос: «Зачем?»
Когда все устроились в салоне автолета, Федор направил «Москвич» в город.
Глава 6. Подозрения.
Утренняя поверка в это воскресенье проходила не как всегда. Вернее, не как всегда для Руга и еще для пары десятков заключенных. Собрали их в кинозале, рассчитанном на сотню человек, усадили. В число выделенных начальством каторжан попал и Роберт. Неизвестно по каким причинам отобрали именно этих людей, но Боб догадывался, что дело тут в смерти поварихи. Наверняка медэксперт все же определил, что Наташа ушла из жизни не добровольно. А это значило, что тут собрали заключенных, которые по своим прошлым подвигам имели предрасположенность к подобным злодеяниям, а также, возможно, тех, кто, по картотеке, умело «замывал следы». В общем, ребят, которые не стеснялись профессионально прятать улики.
Еще утром, когда тревожная сирена прекратила выть, по комнатам пошла комиссия, состоявшая из психиатра, медэкперта, старшего надсмотрщика и пары охранников с парализаторами в руках. Ревущая сирена (имела место еще и пульсирующая, для подъема каторжан на работу) всегда оповещала колонию о том, что покидать свои комнаты запрещено, да и, конечно, о том, что случилось какое-то чрезвычайное происшествие.
Комиссия начала проверку камер с сектора, где и произошло ЧП. Дошла очередь и до «клетушки» Боба. Открыв дверь, в комнату заглянул Дорс. Руг, как положено, встал по стойке смирно возле кровати.
– А этот что? – Дорс мотнул головой в сторону Майка.
– Джонсон умер, босс. Именно сегодня ночью и умер. Здоровье было не ахти какое.
– Отлично. – Надсмотрщик подошел к кровати Майка и попытался прощупать пульс на горле негра. Щупать было нечего, так как кожа за ночь затвердела. – Давай, Павел, – Дорс позвал медэксперта в белом халате. – Констатируй смерть, с меня заупокойная. Черт, ну и воняет же от него. Тебе что, – надсмотрщик, состроив гримасу, посмотрел на Руга, – приятно жить в такой вони? Хоть бы прибирался за ним, раз он лежачий был.
Роберт пожал плечами.
– Вообще-то, – Дорс махнул рукой, – в дерьме живете, в дерьме и дохните.
Медэксперт Павел, от которого, как ранее и предполагал Роберт, за милю несло перегаром, подошел к покойнику, расстегнул замок-молнию комбинезона, обнажая грудь, и, демонстративно прослушав через стетоскоп есть ли сердцебиение, мотнул головой, подтверждая отбытие очередного заключенного в мир иной. Дорс отстранил его в сторону, вытащил из-под одежды массивный золотой крест на толстенной цепи и приступил к отпеванию по-своему. Пока он бормотал то, что никто не мог разобрать, Роберту пришлось стоять минут примерно двадцать. Ну, поделать тут нечего. Сегодня уже к вечеру, перед погребением в пещерном кладбище, Майку отслужит настоящее отпевание пара настоящих священников. Дорс же, перекрестив напоследок труп три раза, повернулся и подошел к Ругу. Он как-то хитро посмотрел на заключенного, после взял из рук психиатра папку с бумагами, пробежался взглядом по тексту и произнес:
– Роберт Руг?
– Да, сэр! – отчеканил Боб.
– Ты у нас что-то около полугода.
– Так точно, сэр!
– Живчик, как я погляжу. – Дорс и вправду осмотрел Руга с ног до головы, при этом он осматривал его как-то странновато, будто определяя, годится ли этот парень для следующей жертвы гомосексуальных утех самого старшего надсмотрщика. – Сегодня после завтрака явиться в кинозал. За неявку что?
– Кича, сэр!
– Праааавильно… – Дорс повернулся на месте, вышел из комнаты и направился в соседнее жилище. «Группа поддержки» двинулась следом.
Завтракали в столовой другого сектора. Повариха там тоже не страдала отсутствием аппетита, но была уже стара, как прошлогодний сыр, оставленный в отключенном холодильнике. Получив свою пайку, Роберт быстро запихнул в себя синтетику, запил все канцерогенным кофе, после чего направился в кинозал.
Первым и единственным выступающим на этом собрании был Дорс и ничего особенного он не сообщил. Начал старший надсмотрщик с дисциплины, окончил же подведением итогов рабочей деятельности, заболеваемости и смертности. К чему он прочитал эту лекцию, было непонятно, видимо, так положено. Многие заключенные засыпали сидя, и тогда Дорс переходил с речи на крик, матеря всех на свете. И вот в самом конце он спустился со сцены в зал и, прогуливаясь между рядами, начал говорить примерно следующее:
– Если вы, сукины дети, вдруг почувствуете тягу к чему-нибудь непотребному, то, сукины дети, я не стану провинившегося сажать на кичу, а, сукины дети, я просто суну подлеца в утилизатор! Получим от этого хоть какую ни есть, но пользу! Немного энергии!
Дорс подошел к Ругу и остановился возле него. Роберт вскочил, встав по стойке смирно. Надзиратель же, глядя на него в упор, сквозь зубы произнес:
– Сегодня ночью покончила жизнь самоубийством повар Западного сектора. Ну что ж, случается. Однако, – Дорс начал переходить на крик, – ни с кем из вольных до этого подобных инцидентов не было! И я предполагаю, что больше такого не случится никогда! Мерзавцы! И это тогда, когда до моего отпуска осталось всего несколько дней? Не позволю! Что ты так вылупился на меня?! – надсмотрщик обращался к Ругу.
То, как он смотрел на Боба, говорило о том, что этот парень, изображающий из себя строгого мужика, что-то подозревает. По крайней мере, именно так Ругу и показалось. Роберт опустил глаза. Дорс был или не
