за телефон.
— У меня все нормально. Как у вас?
— Аналогично, — отозвался Сироткин, — кстати, клиент подъезжает.
— Скажи Берте, чтобы его прихватил.
— Как?
— Как можно нежнее. Потом вместе с ним — ко мне.
— Сделаем.
В подъезд вошли трое, и нам всем сразу стало немного тесно. Настоящий полковник, стоя на цыпочках, сопел, на сей раз, совсем не эротично, но молчал. Еще бы, Берта прихватил его на болевой так нежно, что не то что говорить, дышать было трудновато.
— Чуть полегче, — скомандовал, я, и Костя слегка ослабил хватку.
— Здорово, полковник, узнаешь? — и направил на себя тускловатый свет.
— Да.
— Молодец, а этого юношу? — и осветил сидящего.
— Да.
— Ты кроме «да» какие-нибудь другие слова знаешь?
— Да, — товарищ явно находился в нокдауне.
— Вот и славненько. Берта, Женя, увезите куда-нибудь пострадавших, дождитесь наших — и к товарищу полковнику в гости.
— Есть.
— Пойдем, дружище, — я прихватил виновника торжества и в темпе поволок на третий этаж. Костя с Женей, закинув руки вырубленного мной себе на плечи, поволокли его на выход.
— Пить надо меньше, Сема, — на всякий случай проговорил в темноту Берташевич.
Вот это точно, надо меньше пить и регулярно делать гимнастику для тучных. Я вроде и не совершил ничего такого, а весь взмок и никак не мог отдышаться.
Мы поднялись на этаж, мой спутник отпер дверь, мы оказались в крохотной прихожей.
— Где выключатель?
— Слева. Послушай, — попросил он, — руку отпусти, больно.
— Чуть попозже, — мы вошли в единственную в квартире комнату, я пошарил рукой по стене, свет зажегся. Я отпустил захват и полез в карман за шнуром. Клиента надо было как следует зафиксировать.
— Не поверишь, — задумчиво проговорил он, массируя кисть левой руки, — я даже рад тебя видеть.
— А я-то как рад. Руки протяни.
— Как скажешь, — согласился он и вдруг резко ударил меня с левой в солнечное сплетение.
Удар получился так себе, но меня все равно согнуло в дугу. Вторым ударом, не очень резким, но тяжелым и ощутимо болезненным, меня просто-таки отбросило в сторону. Мелко перебирая ногами, я пробежал спиной вперед через всю комнату и врезался в стену.
Глава 11
Крепко приложился об стену и потому устоял на ногах. Потрогал левую скулу и глянул на ладонь — кровь. Такое ощущение, что у него кастет на правой колотушке, уж больно жестко пришелся второй удар. Впрочем, время на размышления подходило к концу, полковник, мило улыбаясь, танцующим шагом приближался ко мне. Хорошо еще, что бежать не бросился, хрен бы я его догнал.
— Держи, алкаш, — промурлыкал он и обозначил удар с правой, а сам пробил левой в печень.
Я прекрасно «читал» все его ужимки и прыжки, но среагировать толком не успел, уж больно разбаловали меня легкие победы по месту последней работы. Удар пришелся вскользь, но все равно отдался болью в боку. Согнувшись и прикрывшись руками, я попытался уйти вправо, но нарвался на жесткий боковой. Прижав к стене, он принялся охаживать меня тяжелыми ударами с двух рук, а еще, гад такой, пинал ногами. Не слишком технично, но больно.
Уйдя в защиту, я полировал спиной стенку, дергая корпусом вправо и влево, чтобы не угодить под плотный удар. Выждав момент, выбросил левую руку, корявенько, наискосок, то ли пытаясь схватить за нос, то ли целясь полусогнутым пальцем в левый глаз противника. Короче, смех один, а не удар. Он и отнесся к нему наплевательски, не стал ни уворачиваться, ни блокировать. Просто, отмахнулся ладонью левой руки, как кошка лапкой. Что и требовалось доказать.
Когда-то в детстве я прочел рассказ о великом русском борце Иване Поддубном. Дело было в тридцатых годах, когда ему было хорошо за шестьдесят. Несмотря на возраст, дедуля был еще в достаточно приличной форме и продолжал выступать в цирке. Конечно же, проводящиеся там поединки трудно было назвать спортивной борьбой, зрители, понятное дело, приходили смотреть на хорошо срежиссированные схватки с каскадом приемов и накалом страстей. В один прекрасный день противник Поддубного, никому не известный молодой наглый парень, решил несколько изменить сценарий и «опустить» великого чемпиона, то есть грубо и грязно уложить на обе лопатки. Все закончилось быстро и жестко. Парня унесли на доске, а сам Иван Максимович на вопрос: «Что это было?» пожал плечами и меланхолично ответил, что он уже немного не тот, что в молодости, но несколько секунд собою, прежним, еще очень даже может побыть.
Не претендую на лавры «Чемпиона чемпионов», но и у меня что-то получилось. Я «щелкнул» с правой в челюсть, вложив в этот удар все немногие, оставшиеся в наличии силы, и тут же добавил с левой. Если быть честным, конечно же, не «щелкнул», а просто пробил, сильно и достаточно резко. Попал плотно, так что второй удар был уже лишним. Мой спарринг-партнер охнул, глаза у него закатились, медленно он опустился на колени и замер.
Подойдя к стоящему раком противнику, я пару раз от всей души треснул его кулаком по затылку. Руки у него подогнулись, фальшивый Островский уткнулся лицом в пол, ненадолго замер в позе задницей кверху и рухнул набок.
Я тоже рухнул, только, в кресло, приложил к физиономии мокрое полотенце и попытался прийти в себя. Получалось не очень здорово, ходила ходуном грудь, тряслись руки, удары сердца отдавались одновременно в затылке и пятках, по лицу вперемешку с кровью ручьем лился пот.
Немного продышавшись, я забросил в рот сигарету, прикурил и начал любоваться делом своих рук — лежащим на боку лицом ко мне героем-разведчиком, надежно связанным и с грязной тряпкой (исключительно, из соображений мелкой пакостности) во рту.
— Ы-ы-ы… — очнулся и попытался завязать разговор.
Чуть попозже, элегантный мой, всему свое время.
А ведь он действительно, погань такая, выглядел очень даже товарно, если, конечно, развязать, причесать и извлечь изо рта кляп. Не хуже, чем четыре года назад, только несколько иначе. Тогда, помнится, он очень старался походить на Бонда, душку Джеймса Бонда в исполнении Шона Коннери. С годами, немного поседев и полысев, прежнего обаяния не растерял. Отрастил кошачьи усы, поменял прическу и стал до неприличия похожим на одного известного деятеля отечественной культуры, потомственного дворянина, помещика, царедворца и, конечно же, патриота. И, в подражание оригиналу, понацеплял на пальцы с полдюжины перстеньков. То-то он мне так физию расколбасил.
Длинный звонок в дверь, короткий, снова короткий и опять длинный. Не отнимая полотенца от лица, я прошел в прихожую, глянул в глазок и щелкнул замком. Четверо вошли в квартиру и, вытаращив глаза, уставились на поле битвы и обоих пострадавших.
— Вот это да, — проговорил Берташевич.
— Да уж, — молвил Шадурский.
— Я сейчас, — сказал Сироткин и пошел к выходу.
— Женя, ты куда?
— В машину за аптечкой, куда еще.
Кирилл ничего не сказал, просто, достал из сумки аппаратуру и принялся деловито с ней возиться.
