— Кто стрельцов в Яике побил? Кто посады пограбил, учуги позорил?.. «Никакого дурна!» — сказал митрополит зло.
— Был грех, за то приносим вины наши государю. Вот вам бунчук мой — кладу.— Степан положил на стол перед воеводами символ власти своей.— А вот прапоры наши.— Он оглянулся... Десять казаков вышли вперед со знаменами, пронесли их мимо стола, составили в угол.
Степан стоял перед столом.
— А вот дары наши малые.
Опять казаки расступились... И тринадцать молодцов выступили вперед, каждый нес на плече тяжелый тюк с дорогими товарами.
— Мишка!— позвал Степан.
Мишка Ярославов разложил на столе перед властителями листы.
— Списки — кому чего,— пояснил он.
— Просим покорно принять их. И просим отпустить нас на Дон.
За столом произошло некоторое замешательство. Знали: будет Стенька, будет челом бить царю, будут дары... Не знали только, что перед столом будет стоять напористый человек и что дары (черт бы побрал их, эти дары!) будут так обильны, тяжелы. Так захотелось разобрать эти тюки, отнести домой и размотать... Степан спутал властям игру. Князь Львов мигнул приказным: один скоро ушел куда-то и принес и поставил атаману табурет. Степан пнул его ногой. Табурет далеко отлетел.
— Спаси бог!..— воскликнул он.— Нам надо на коленках стоять пред такими знатными господарями, а ты табурет приволок. Постою — ноги не отвалются.
Степан явно выхватил инициативу у властей — «прощенческого» зрелища не вышло. Князь Иван Семенович поднялся и сказал начальственно:
— Про дела войсковые и прочия разговаривать будем малым числом.
Воеводы, дьяк и подьячий с городской стороны, Степан, Иван Черноярец, Лазарь Тимофеев, Михайло Ярославов, Федор Сукнин — с казачьей удалились в приказную палату толковать «про дела войсковые и прочия».
Митрополит обратился к оставшимся казакам:
— Я скажу вам, а вы скажите свому атаману и всем начальным людям вашим и подумайте в войске своем, что я сказал. А скажу я вам притчу мудреную, а сердце ваше христолюбивое подскажет вам разгадку: можно ли забывать церкву господню? И как надо, помня господа-бога, всегда думать про церкву его святую.
Казаки слушают.
— Заповедает раз господь-бог двоим-троим ангелам: «О, вы мои ангелы, три небесных воеводы! Сойдите вы с неба на землю, поделайте гуслицы из сухого явору да подите по свету, будто пчела по цвету».
Казаки заскучали. Часть их, кто стоял сзади, тихонько улизнули из церковки.
— И вот пришли ангелы перед дворы богатого Хавана — а случилось то прямо во святое воскресенье,— и стояли ангелы до полуденья. Вышла к ним Елена, госпожа знатная. И вынесла Елена, госпожа знатная, обгорелый краюх хлеба...
Поредели ряды казаков. Уже совсем мало слушают митрополита. Митрополит, видя это, говорит почти без роздыха:
— Не дала его Елена, как бог милует, бросила его Елена башмаком с ноги правыя: «Вот вам, убогие!»
— Передохни, отче,— посоветовал Стырь.— Запалился.
— Тогда пошли ангелы. Повстречал их Степан, верный слуга Хавана. И говорят убогие: «Послушай- ка, брат Степан, удели, ради бога, чего-нибудь». А Степан им: «Послушайте, братья убогие, ничего нет у меня, кроме одного ягненочка. Молоком побирался я и ягненка откармливал. Будь здесь мой ягненочек, я бы вам отдал его теперь». Говорят ему ангелы: «Спасибо, брат Степан! Если то и на сердце, что на языке,— тотчас ягненок будет здеся». Обернулся Степан — он идет, ягненочек, через поле, блеючи: он Степану радуется, будто своей матушке. Взял Степан ягненочка, поцеловал его три раза, потом дал убогому. «Вот, братья убогие, пусть на вашу долю пойдет. Вам на долю, а мне — молитва перед богом!» — «Спасибо, брат Степан!» И ушли ангелы. И увели ягненочка. Когда пришли ангелы к престолу Христову, сказывают господу, как что было на земле. И молил им господь-бог: «Слушайте-ка, ангелы, сойдите вы с неба на землю да идите ко двору богатого Хавана, схватите Елену, повяжите на шею ей каменье студеное, привяжите к каменью нечестивых дьяволов, пусть ее возят по муке, как лодочку по морю». Вот какая притча,— закончил митрополит.
— Утопили?— спросил Стырь (перед митрополитом стояли он и еще несколько пожилых казаков).— Ая-яй!..
— Норовистый бог-то,— промолвил дед Любим, которого история с ягненочком растрогала.— А ягненочка-то зажарили?
Митрополит не знал, злиться ему или удивляться.
— Подумайте, подумайте, казаки, за что бог Елену-то наказал. В чем молитва-то наша богу?..
— В ягненочке?— догадался дед.
В приказной палате идет дипломатический торг. Степан не сдает тона, взятого им сразу.
— Двадцать две пушки,— уперся он.— Самые большие — с ими можно год в обороне сидеть. Нам остается двадцать.
— Для чего они вам?!
— Э, князь!.. Не гулял ты на степу-приволье. А крым-цы, азовцы, татарва?.. Мало ли! Найдутся и на нас лихие люди. Дойтить надо. А как дойдем, так пушечки вернем тотчас.
— Хитришь, атаман,— сказал молодой Прозоровский.— Эти двадцать две тяжелые — тебе их везти трудно. Ты и отдаешь...
— Не хочете — не надо, довезем как-нибудь.
— Не про то речь!..— с досадой воскликнул старший Прозоровский.— Опять ты оружный уходишь — вот беда-то.
— А вы чего же хочете? Чтоб я голый от вас ушел? Не бывать! Не повелось так, чтоб казаки неоружные шли.
— Да ведь ты если б шел! Ты опять грабить начнешь!
— Ну а струги?— спросил младший Прозоровский.
— А ясырь?
— Ясырь — нет. Мы за ясырь головы клали. Надо — пускай шах выкуп дает. Не обедняет. Понизовские, какие с нами ходили... мы их не неволим: хочут — пусть идут куды знают. За вины наши пошлем к великому государю станицу — челом бить. Вон Ларька с Мишкой поедут. А теперь — не обессудь, боярин: мы пошли гулять. Я с утра не давал казакам, теперь самая пора: глотки повысыхали, окатить надо. Пушки свезем, струги приведем, князька этого — тоже берите...
— А сестра его?
— Сестры его... нету. Ушла.
— Как «ушла»? Куда?
— Не знаю. Далеко.— Степан поднялся и вышел из палаты не оглянувшись.
— Где же девка-то?— спросил Прозоровский у есаулов. Есаулы пожали плечами.
— Отдавать не хочет,— понял дьяк.— Сколько вас в Москву поедет?
— Шестеро,— отвечал Иван Черноярец.— Ну, мы тоже пошли.
Власти остались сидеть. Долго молчали.
— Тц...— вздохнул старший Прозоровский.— Нехорошо у меня на душе, не ладно. Ушел, сукин сын, из рук ушел, как налим.
Утром другого дня Разин торговал у нагайских татар коней. В торге принимало участие чуть не все войско разинское. Гвалт стоял невообразимый.
Несколько человек татар крутились на кругу с лошадьми... Казаки толкали кулаками лошадей,
