Танечек поднял голову. Перед ним стояла чернобровая красавица — Тоганича.
— Дай бог!
Чуть поодаль он заметил Помарыню. «Ишь ты, — подумал он, — наш беглый патер тоже тут…» Он окинул его взглядом — это уже не тот хилый парнишка, от работы в лесу он здорово окреп.
Помарыня подошел поближе, сел верхом на поваленное дерево и закусил зубами травинку.
— Ну как, лесоруб Помарыня, ой, что это я, ты ж партизан, — поддразнил Танечек юношу.
— Ну какой я партизан, дядюшка?
— Я бы тоже не сказал о тебе этого… Но ты же бросил все и пошел к лесным братьям.
— Сейчас война, дядюшка, — сказал Помарыня. — Сейчас нельзя жить по-иному.
Танечек кивнул. И произнес слова священного писания, которое он, наверное, все целиком знал наизусть.
— Одумайтесь, сильные мира сего, либо погибнете. И если самые лукавые что замыслят, пути их разойдутся с господними. И потому не страшись и не бойся, народ мой, сила у тебя появится львиная, сила буре, подобная.
Воздух всколыхнулся, прошумел ветерок. Листва березок на краю поляны что-то ласково зашептала.
А Танечек продолжал:
— Правда всегда на стороне народа, на стороне бедных. А предатели, совратители и злодеи — исчадие ада, их ждет гибель.
— Надо бороться против них, а не ждать их гибели, — возразил Помарыня. — Я к вам с поручением, дядюшка, — добавил он.
Танечек как будто не слышал.
— Не можете ли вы кое-что передать гоштялковцам?
Танечек жил в Глубоком. Чтобы попасть в Гоштялкову, ему надо было лишь пройти через гору, поэтому Янек Горнянчин однажды уже просил его договориться с гоштялковцами о встрече на Драстиглаве.
— А что надо передать?
— Листовки.
— Листовки? — удивился Танечек. — А что в них написано?
— Хотите почитать? Вы же грамотный. Там все понятно сказано.
— А газет нет? Я больше газеты люблю читать.
— И газеты будут, — пообещал Помарыня.
Больше они об этом не вспоминали. Танечек не сказал ни «да», ни «нет». Горнянчин специально предупреждал Помарыню, чтобы он не настаивал. Конечно, можно было бы послать с листовками кого- нибудь другого, но важно было привлечь к этому делу именно Танечека. Он человек всеми уважаемый, и если он не останется в стороне, то вслед за ним к борьбе примкнут многие из тех, кто пока ведет себя осторожно.
Молодые люди ушли, а Танечек все сидел на пне, глядел то на вырубку, лиловевшую мелкими цветами вереска, то на березки с их трепетной листвой и дымил своей трубкой.
Янек Горнянчии, побывав у Юращаков, бросился к Матею.
— Ты обещал, Матей, что вещи, которые привез Целерин, перенесут от Эстержаков на Вартовну.
— Да, я приказал это сделать.
— Кому?
— Тебе.
— Мне?.. Я думал, что ты прикажешь Эстержаку. — И Янек начал объяснять, в чем дело.
В дом к Горнянчину пришла какая-то незнакомая тетка издалека, откуда-то из долины, — и это к Горнянчиным, у которых лежит раненый Миша! Она-де пришла за ботинками, которые ей обещаны. Янек стал расспрашивать ее, какие ботинки, кто обещал. Да тот, который все моргает, она забыла, как его зовут. Горнянчин начал было ее убеждать, что кто-то, видать, посмеялся над ней, но она ни в какую: как же, одну пару этот человек уже продал Говадикам из Микулувки, а ей сказал, что у него нет с собой, но пусть она придет к нему под Вартовну. Правда, дорогие они, но зато кожаные, а ей такие как раз и нужны.
Янко со Светланой сразу догадались, что тетка ошиблась домом и что ботинки продает Млечко.
— Он готов отца с матерью продать! Он же погубит всех нас из-за своей жадности! — возмутился Веркшуцак.
Ломигнат, Старыхфойту, Филек Зесече и Цыра Зподъяловчи тут же спустились вниз к Эстержакам за чемоданами и ящиком. Они без труда притащили их на Вартовну — чемоданы были полупустые. Лом принес три пары ботинок в связке.
— Эти ботинки мы нашли у Млечко под кроватью. Поглядите-ка, он их уже отдал перешить, чтобы нельзя было узнать, — показывал ботинки Старыхфойту.
— Счастье его, что мы не застали его дома, — произнес Лом.
Трофим обратился к Эстержаку:
— Как же это получилось, что ботинки оказались у Млечко дома?
— Не знаю…
Млечко пришел под вечер. На сей раз он был даже разговорчивее, чем обычно, и моргал чаще. И сразу же начал:
— Ребята, вы забрали чемоданы от Эстержаков? Марта мне сказала… Ну зачем же вы?
Он увидел вдруг, что лица окруживших его людей не предвещают ничего хорошего.
Тотчас же состоялся суд.
Млечко оправдывался, говорил, что его подговорил Мика Сурын, он-де все скупал и потом перепродавал.
— Сребреник?! Ты договорился с этим Иудой?
Все были злы на Млечко. Один только Вавржик взял его под защиту.
— Это человек старого времени, он всю жизнь жил в бедности. Он не виноват, что не может так вот сразу преодолеть в себе тягу к наживе…
— Точно, — подтверждал сам Млечко, часто моргая. — Я не виноват…
— Ты еще над нами шутки будешь шутить! — взревел Ломигнат. — Двину вот разок!..
Его оттащили от Млечко.
Млечко отправили в землянку. Косоглаза оставили его сторожить, а остальные держали совет в доме.
Вдруг из землянки показался Косоглаз. Он точил свой кортик маленьким брусочком.
— Косой зарезал Моргуна! — выкрикнул Цыра Зподъяловчи то, что тотчас пришло на ум всем.
И действительно. Они заглянули в землянку. Млечко, неестественно откинув голову, сидел, привалившись к стене.
Вартовнинским партизанам удалось восстановить связь со злинскими коммунистами из группы «Чапаев». Янек Горнянчин и Старыхфойту как-то спустились с гор в Злин и вернулись с пачкой листовок, которые злинцы напечатали в типографии Зигеля, прямо под носом у немецких надсмотрщиков с заводов Бати.
Матей разделил листовки среди членов отряда. Люди должны были отправиться по деревням и незаметно подбрасывать их в автомашины и повозки оккупационных войск.
Такое же задание получил и Вавржик. Он спустился в деревню на главном шоссе. В этот вечер там остановилась на ночь венгерская часть. Солдаты устроились на постой в домах, но большинство из них проводило время в корчме. Корчмарь сперва угощал всех пивом, а потом достал самогонку такой крепости, что дух захватывало. Скоро старая корчма заходила ходуном. Столбы табачного дыма подымались к потолку и, казалось, поддерживали почерневшие потолочные балки.
Вавржику легко удалось забросить листовки в крытые кузовы грузовиков.
