из арестованных.
Неожиданно до них донесся лай. Все переглянулись. Первым опомнился Граховец. Он высунулся из шалаша и прислушался. Лай доносился откуда-то сверху.
Немцы густыми цепями прочесывали леса со стороны Челядны. Перевалили через гребень горы и по пересекающимся долинам спускались по откосам к Бечве.
Что делать? Посовещавшись, решили попытаться отойти по склону к Малиновой долине.
Но собаки уже почуяли людской дух. За ними бежали солдаты. «Пфить, пфить» — засвистели пули в ветвях.
Руда Граховец стоял у высокой ели. Когда он увидел, что спасения нет, застрелился…
Ветка Чунекова вышла из шалаша следом за Граховецем. Увидев, что учитель рухнул на землю, она вскрикнула и упала. Поскользнувшись, скатилась по крутому склону и провалилась в глубокий сугроб.
Солдаты окружили шалаш. Ченда Чунек и Бедра Каня выползли и подняли руки вверх. Немцы связали их и перекинули им через плечи их оружие, но без затворов. Граховеца стащили за ноги по старому лесоспуску на дорогу к ручью и там положили на тележку.
Перепуганная насмерть Бетка Чунекова лежала в сугробе до темноты. Осторожно выбралась из снега и потихоньку спустилась к жилью. Свой домик с широким окном обошла и направилась к тетке.
Зетек раздобыл сало, принес его Мурзину и приложил к ране.
— Вы думаете, товарищ майор, это поможет?
— Поможет, — уверенно ответил Мурзин и взревел от боли, когда сало прикоснулось к ране. — Так у нас… за Уралом… лечат раны.
Дня через три Мурзин почувствовал себя уже лучше. Рана начала заживать. В скором времени порадовал и Зетек:
— Все имеет свой конец, товарищ майор! Будем переезжать! По радио и в газетах немцы сообщили, что с партизанами покончено. — Но, увидев на лице Мурзина тревогу, добавил: — Только они сами этому не верят. Они бы тогда не оставляли в городах и деревнях вблизи гор столько войск и полевой жандармерии, и полиции, и этих гестаповских шпиков. Вот они-то хуже всего…
С помощью Зетека Мурзин поднялся. Все тело от долгого лежания одеревенело.
— Ничего, все наладится, — утешал его Зетек. — Мне бы такое здоровье! Сколько дней пролежать на мокрой земле — и ничего!
Зетек понес Мурзина на спине. На этот раз он не спешил. Через каждые несколько шагов останавливался, а Мурзин стоял, опершись о дерево, и отдыхал. Потом он снова ухватывался за спину лесничего, и они двигались дальше.
В доме Кысучана их встретила хозяйка. Она стояла в окружении детей. На лицах у всех был ужас: человек, которого принес Зетек, походил на лешего. Исцарапанный, изодранный, заросший, со взлохмаченными волосами, с окровавленной повязкой на ноге.
— Иисус Мария! — воскликнула Кысучанова и этим возгласом вывела себя из состояния оцепенения.
Тут и хозяин выбрался из-под кожуха, под которым потел на лавке, выгоняя из себя хворь, и бросился к партизанскому командиру.
Мурзина вымыли, переодели, перевязали рану. Договорились, что спать он будет в доме, а на день его будут переносить в ригу и прикрывать соломой.
Усталые, они остановились у первого домика деревеньки, прилепившейся к горе.
— Сюда нельзя, — крикнул им Франтик Малек. — Сюда не заходите!
Перед глазами у него возникло уже виденное однажды: темные сени, на коленях женщина в черном платке с зажженной керосиновой лампой в руке, за нею высохший старый горец с молитвенно сложенными руками.
Партизаны удивленно посмотрели на него. Но Франтик Малек кивнул им, чтобы они шли дальше, а сам, спотыкаясь, заковылял к следующему дому. Но тут дверь отворилась, и на пороге показалась фигура высохшего старого горца.
— Заходите, ребята, заходите, — позвал он их слабым голосом. — Неужели обойдете нас?
Партизаны вернулись. Женщина поставила на стол квашеную капусту и хлеб. Ничего другого у них не было. Но партизанам казалось, что лучшего угощения и быть не может.
— Послушайте, хозяин, — начал Франтик Малек, — что же это получается? Когда мы зашли в прошлый раз, вы нам были не рады. А сейчас?
— Ну как бы это сказать, — чуть слышно проговорил горец. — Мы получили закалку. Человеку надобно навести порядок у себя в голове… подумать… Два сына были у меня в доме… а немцы жгли и убивали тех, кто помогал партизанам.
— Нас тоже убивают, — бросил кто-то из ребят.
— Помолчите! — прикрикнул Франтик Малек. — У нас есть оружие, мы можем обороняться. А они что?
— Все равно ничего не помогло, — заговорила вдруг хозяйка.
Только теперь все увидели ее красные от слез глаза.
— А что случилось?
— Увели наших сынов… Обоих…
— И убили?
— А кто знает… Да вы садитесь, ребята… побудьте у нас!
— Спасибо вам, — поблагодарил стариков Василь Веселый и отвесил поясной поклон.
Они кружили возле Радгошти уже несколько дней. Связистам и радистам помогли вырваться из окружения, а сами увязли в котле — дорога к отступлению была отрезана. Побывали они и тут и там и даже укрывались в знаменитых радгоштских пещерах. Многих бойцов в те дни потеряли.
Хуже всего обстояло дело с ранеными. Молодой Бабинец (у него было тяжелое ранение) кричал всю ночь. «Ребята, — просил он, — дайте пистолет, только одну пульку — и мне станет легче…» Созвали партийное собрание. Судили-рядили и так и эдак… Помочь ему было уже невозможно. В конце концов дали бедняге пистолет…
Когда создалось впечатление, что наступление противника в горах ослабло, Василь Веселый и Франтик Малек решили маленькими группками попытаться прорваться на Воацко.
Горы прошли хорошо. Но ниже было куда хуже — немцы повсюду понаставили минные заграждения. Опаснее всего были S-мины, которые взлетали вверх и поражали осколками на много метров в окружности. Хорошо еще, что педантичные немцы поставили лицом к населенным пунктам предупреждающие таблички: «Внимание! Военная зона! Опасно для жизни! Проход запрещен!»
Упорными ночными маршами добрались они до менее опасной области. Теперь перед ними стояла задача — создать новый центр партизанской борьбы.
10
Дом Эстержака стоял в центре деревни. Наискось от него — общинное управление, по другую сторону — школа. А под самой крышей, в чердачной комнатке, лежал у Эстержака раненый партизанский командир Петр Сибиряк.
В комнатке не повернуться. Тут адъютант Петра Павка Кривой, тут Горнянчин, Целерин и, конечно, Эстержак. Притащили два ящика. С одного содрали крышку, и Целерин нетерпеливо выхватил только что отпечатанные в Жамберке листовки.
— Вот! — закричал Целерин. — Теперь вы увидите, что перо может быть действенней гранаты!
— Замолчи! — прикрикнул на него Петр и сделал головой знак Кривому, чтобы тот закрыл окно. — В партизанском штабе не орут.
— Покажи, — сказал Янек Горнянчин и взял листовки из рук Целерина.
