Горнянчин перевел взгляд на Петра: так командиры, неровен час, еще сцепятся друг с другом. Может быть, имеет смысл вмешаться в разговор.
Петр понял, наклонился к нему и сказал:
— Это ничего, уладится!
Горнянчин скептически покачал головой: нет, партизаны так не улаживают свои дела!
Вспыльчивый Мурзин ударил ладонью по столу так, что нож Матея свалился.
— Меня послали в этот район с заданием, я получаю приказы командования фронта! — сказал он решительно. — Поэтому никому подчиняться не стану.
Лицо Матея побагровело. Рука потянулась к карману. В ту же секунду в руке у Павки Кривого, который сидел за ним, вместо хлеба оказался пистолет, — вероятно, он испугался, как бы командиры не перестреляли друг друга. Но Петр спокойно опустил его руку вниз и успокаивающе улыбнулся. Матей ничего этого не видел. Он достал из кармана носовой платок и принялся вытирать засаленные пальцы. Медленно, один за другим, чтобы иметь время подумать.
Матей переживал мучительные минуты. Ничем больше не мог бы уколоть его Мурзин, чем только что сказанными словами — его, Мурзина, послали сюда со специальным заданием, он же, Матей, просто бежал из плена и случайно стал партизаном.
В конце концов в спор вмешался Петр Сибиряк.
— Нам нужно объединить силы, — сказал он. — Бригада не погибла. Она должна возродиться.
Эстержак передал Горнянчину, чтобы он тотчас же зашел к ним. Есть, мол, неотложное дело.
Эстержак поджидал его на крыльце, покуривал сигарету, но, увидев Горнянчина, сразу погасил ее в бочке под желобом. Лицо у него было измученное.
Вошли в кухню. В горницу Эстержак гостя не звал.
— Что ты от меня хочешь? — сразу вдруг спросил его Горнянчин, снимая кожушок и шапку.
Эстержак был явно смущен: неизвестно зачем переставлял с места на место горшки на плите.
— Вот какое дело, Янек… Ума не приложу, как мне быть… С нашей Мартой плохо…
— С Мартой?!
Горнянчину трудно было представить себе ее иной, чем он ее всегда видел: крепкая молодая женщина, пышущая здоровьем. В последнее время она прямо-таки расцвела — пополнела, была веселой, улыбалась даже вызывающе. И хотя Янек злился на Тимку Матея за то, что он путался с ней, не удивлялся этому — уж больно хороша была Марта.
— Что ж такое с ней приключилось?
— Да… такое дело… даже не знаю, как тебе сказать…
Из горницы донесся протяжный крик, оборвался потом болезненным стоном. И только он замер, новый истошный крик разнесся по дому. Затем послышались жалобные обращения к Иисусу Христу, и постепенно все стихло.
Горнянчин посмотрел на Эстержака. Прежде чем тот смог что-то произнести, дверь из горницы отворилась — и вышла Эстержачка. Неприветливо глянула на Горнянчина, в спешке даже не поздоровалась. Молча бросила кусок окровавленного полотна в чан, схватила с плиты глиняный кувшин с теплой водой и стремительно вышла.
— Что тут происходит? — не выдержал Горнянчин.
— Присядь, Янек. — Эстержак достал из буфета бутылку самогона и до краев наполнил чарки. Только когда Эстержак выпил, он смог рассказывать.
— По мне, могла она и родить — что тут плохого, — размышлял он. — Но бабы в один голос — нет! Марта и жена моя. Радовалась Марта своей жизни с Матеем, но побоялась, что с ребенком он ее не возьмет… И решила избавиться…
Он налил себе снова и выпил один.
— Они без конца шептались… Договорились с бабкой, но было уже поздно…
Эстержачка тем временем снова появилась на кухне.
— Ты хоть бы молчал! — набросилась она на Эстержака, видно думая вспышкой облегчить себе душу. — Оставь бабку в покое! Разве не знаешь, сколько раз она нам помогала?! Сколько раз мне самой приходилось ходить к ней!
Эстержак молчал, виновато опустив голову.
— Эх вы, мужики-мужичишки! Что вы знаете!..
Мужчины молчали, и она продолжала уже спокойнее:
— Бабка сделала то, что ее просили. Но это военное мыло — чистое свинство… просто мерзость какая-то…
— И как она сейчас? — отважился спросить Горнянчин.
— Да как… — Эстержак поднял руки и бессильно уронил их. — Горячка у нее, бредит… Кто знает, что с нею бабка натворила…
— Мыло всему виной, а не бабка, говорю я тебе, — стояла на своем Эстержачка. А потом тихонько добавила:
— Только боюсь, чтоб не было заражения…
В горнице было тихо. Эстержачка приоткрыла дверь и молча дала знак Горнянчину.
Марта лежала на высоко постланной постели в просторной деревенской горнице в полном беспамятстве. На низеньком стульчике у изголовья стоял таз с водой, а на спинке кровати висели полотенца. На подушке покоилась голова Марты. Ее пышные каштановые волосы были растрепаны…
Марта приоткрыла глаза и увидела его.
— Убирайся! — проговорила она удивительно ясно. — Убирайся! Не хочу… уходите все… не хочу, не хочу…
Эстержачка наклонилась над ней и принялась успокаивать, а мужчины поспешно вышли.
— Нельзя было допускать этого… — со вздохом заметила вернувшаяся на кухню Эстержачка. — Мы все виноваты. Надо было вовремя остановить их…
— Ничего бы не помогло! — бросил Эстержак. — Даже самая крепкая дубина не смогла бы помешать им.
Горнянчин считал, что необходимо позвать врача, но Эстержачка и слышать не хотела. Только просила, чтобы он Матею — ни слова.
— Только его еще недоставало! — зло сказала она, позабыв, что еще совсем недавно одобряла золовкину связь.
Вечером к Горнянчиным пришел Эстержак. Он сказал, что Марте стало совсем худо, что она зовет Матея, хочет видеть его.
Вместе пошли к Юращакам. Вызвали Матея. Янек осторожно рассказал ему, что произошло. Марта во что бы то ни стало хочет видеть его, но Эстержачка возражает, потому что в деревне полно немцев — там расквартирована сейчас целая часть.
Матей слушал молча. Потом подозвал Мато, Властика и Трофима, чтобы те проводили его.
С автоматом под пальто партизаны прошли по деревне. Спокойно довели своего командира до середины деревни, где жили Эстержаки. Там, у них во дворе, залегли за поленницей и у окна кухни — на всякий случай.
Матей шумно ступил на порог горницы, и Марта тотчас же повернула лицо к двери. Казалось, она хотела протянуть ему руки, но не смогла. Только прошептала:
— Матей!
Словно пораженный громом, он продолжал стоять в дверях. Стоял и смотрел на постель, а потом оперся руками о косяк и положил на них голову.
— Матейчик! — снова прошептала Марта.
В два прыжка Матей был у ее постели. Опустился на колени и схватил руку, бессильно лежавшую на пуховике. В горле у него клокотало.
— Матейчик, успокойся… Все будет хорошо, увидишь… — шептала Марта.
Все в горнице замерли. Эстержачка глухо всхлипнула, но никто даже не посмотрел на нее. Горнянчина внутри что-то стало больно жечь…
