— Мне кажется, рейхсканцлер рассуждает иначе: борьбу против немецких господ переключил на евреев, так же хочет дурманить чужие народы. Совсем не глупо, беда только в том, что кормом-приманкой оказались не другие, а мы. И совсем будет плохо, если так же начнут приручать к новым хозяевам здешних украинцев. А это вероятно, даже очень вероятно.
Отодвинул Ротфельд стакан, мысли Ландесберга, как всегда, точны, логичны, построены на анализе не второстепенных, а важнейших событий. В этом свете представляются наивными рассуждения о звере и клетке. И у Ландесберга в чем-то просчет. После памятного разговора с паном Вайманом много думал о планах нацистов и судьбах евреев. Старался лучше понять эти планы, отделить шелуху от зерна. Делится с другом плодами своих размышлений.
— Хочет ли Гитлер уничтожать евреев или только направляет на них гнев недовольной толпы, как не раз поступали политики малоцивилизованных стран?! Германия цивилизована только снаружи, огромный промышленный потенциал уживается с душой дикаря. Но правят не дикари, а политики, знающие, кем создается богатство страны. Гитлер ограничен в возможностях, не может дойти до уничтожения евреев. Если так поступит, разрушится экономическая основа современного общества, сотканная из тысяч взаимосвязанных нитей, в том числе и еврейских, играющих немаловажную роль. Банки и предприятия — кровеносные артерии и плоть государства, связаны друг с другом, как агрегаты современной машины, как органы тела. Отруби какой-нибудь орган — человек инвалид. Вот почему, при огромной пропагандистской шумихе, и в Германии не убивают именитых евреев, дали возможность продать свои банки, заводы и фабрики немцам. Более того, некоторые евреи остались тайными совладельцами новых арийских хозяев. Иначе и быть не может, экономика каждой страны зависит от мировой экономики, начни обрывать эти связи, разрушится здание современного государства.
Вертит Ландесберг нож, стучит по столу то острием, то противоположным концом, разглядывает ручку из черненого серебра, эмблему промышленной фирмы (корона и вязь из двух букв). Отложил нож и спрашивает:
— А не нарушает ли война современный экономический порядок, не обрывает ли межгосударственные связи — основу мировой экономики?!
— Может оборвать, а может и не оборвать! — Не опровержение, а подтверждение своих мыслей увидел Ротфельд в вопросе Ландесберга. — Ради этих связей Гитлер пошел на примирение с уже завоеванной Францией, прекратил военные действия против раненной, но не поверженной Англии и начал войну с находящейся вне мирового порядка Советской Россией. В войне с Россией Гитлер найдет примирение с Соединенными Штатами.
— А евреи?
— Тот, кто хочет примириться с Соединенными Штатами, не может уничтожить евреев.
Все логично и прочно в рассуждениях Ротфельда, но кажется Ландесбергу, что это его адвокатская логика, адвокатская прочность, превращающая в ничто доказательства, вину в невиновность. Ротфельд сам себя успокаивает и для этого отбрасывает, как ненужное, все, несущее гибель евреям. В прошлом Ротфельд не раз рассуждал об антисемитской бацилле, поступающей в кровь с рождением христианина. Тогда прочность мирового сообщества видел в том, что евреи, как и другие народы, должны жить в своем государстве, ныне об этом не вспоминает.
— А каково теперь ваше мнение об опасностях антисемитской бациллы?
— Не изменилось. Но кроме толпы, для которой цивилизация — лишь непрочная рубашка на шкуре дикаря-людоеда, есть класс правителей-аристократов духа и мысли. С падением дворянства и прочей наследственной знати, выродившейся в бессмысленную касту бездельников, основой класса правителей стала промышленно-финансовая элита. Класс правителей живет и будет жить по законам финансово- экономических связей, законам высшей культуры, недоступной толпе. Для него антисемитизм — лишь средство управления полудикой толпой. Невозможно игнорировать нравы и вкусы толпы, иначе можно потерять управление.
Ландесберг не стал дискуссировать о законах высшей культуры, спустил Ротфельда с небес на кровоточащую твердь:
— Так будут ли господа из немецкой элиты натравливать украинцев на нас, евреев?
Сник Ротфельд, молчит, и Ландесбергу говорить неохота. Обоих страшит завтрашний день.
Подвальная тишь вновь обрывается грохотом, никогда так долго не длилась бомбежка. Будет ли конец и какой: жизнь или смерть? Что есть смерть? Для Ландесберга она только физиологическое явление, превращающее высокоорганизованную материю в обычное мясо, которое следует как можно быстрее закопать. Сама смерть не страшна, от нее не уйти, страшны предсмертные муки. Как их избежать?.. Как всегда избегал! Только глупцы видят в благонамеренных гражданах основу современного общества. Нет таких граждан, человечество делится на ловкачей и олухов, желающих, но не умеющих жить за счет ближних. И в Германии у власти ловкачи и проныры, действующие необычными методами ради самых обычных целей. Не оборвет жизнь немецкая бомба, придется приноравливаться к новым условиям жизни. Немецким властителям, какие бы ни были антисемиты, потребуются ловкие, не отягощенные предрассудками люди, в том числе евреи. Не найдет свое место, пенять не на кого. Ротфельд прав в главном: правители и толпа живут по различным законам!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Разгромлены львовские улицы, разбиты витрины, сломаны жалюзи, магазины зияют опустошенными полками. На окраинах пусто, чем ближе к центру, тем больше людей. Молчаливых, угрюмых, исподлобья глядящих на марширующий вермахт. На улице Легионов разгуливают празднично одетые люди с желто- голубыми флажками и лентами{23}. Обступили желто-голубые молодчики двух евреев, улюлюкают, свалили на землю и топчут.
Спешит Наталка, убыстряет шаги, с трудом сдерживается, чтоб не бежать, мерещится, что над Фалеком измывается толпа негодяев. Может, в живых уже нет!
Промчалась по лестницам на свой третий этаж, дверь никак не отопрет, скачет ключ, не попадает в замочную скважину. Отомкнула, муж невредим, выжидательно смотрит. Опустила глаза, как бы не угадал ее мысли. Вошла в детскую, Ганнуся симпатично посапывает, золотятся волосики, разрумянились щечки. Нагибается Наталка все ниже к кроватке, капают слезы на доченьку.
Обнял Фалек Наталку, нежно вывел в столовую, на кушетке прижались друг к другу. Два года женаты — а для Наталки будто первый день их любви. Как Фалека защитить?
«Как защитить?» — думает Фалек о любимой. Годы счастья, рожденного в муках, — как дивный сон! Каким будет будущее?
Так и встретили ночь. Спят и не спят, мучают мысли — кровавые призраки. Думает Фалек о том, что фашисты разрушили основу всей жизни, ужас вползает в каждую клеточку мозга, пронизывает страхом все его существо. Не тем страхом, который испытывает трус перед сильным и смелым, не тем, который охватил безоружного перед вооруженным грабителем, не тем, который сковывает волю перед обезумевшим зверем. Тот страх с отдушиной: сильный может сжалиться, грабитель — только забрать кошелек, зверь — обойти стороной. Страх Фалека — без отдушины: еврею не будет пощады. Сию минуту, через час или два, сегодня или завтра неизбежны унижения, пытки и смерть…
Идут дни, вести все хуже и хуже, терзается Фалек: не видит спасения. В доме все знают — супруги: еврей и украинка. Соседи — солидные, вежливые — раньше при встречах раскланивались, теперь кое-кто отворачивается. Пусть отворачиваются — лишь бы не донесли. Когда Наталка дома — хочется, чтоб побыстрее ушла. Ворвутся бандиты, замучают не только его, но и Наталку с Ганнусей. Уходит Наталка — с нетерпением ждет возвращения. Кажется, что на нее напали бандиты, издеваются и избивают за то, что живет с евреем, сейчас ворвутся в квартиру…
Сегодня с утра ушла Наталка за хлебом, Фалек места себе не находит, минуты кажутся часами! Квартира наполняется шорохами, враждебными звуками. Многократно усиливаясь, они бьют тревожным набатом. Слышатся на лестнице шаги, приближаются. Шаги!.. Конечно, шаги!.. Остановились!.. Сейчас
