— Я не об этом. Пусть отнесет галстук обратно в магазин Хасият-апе.
Стелла протянула галстук Фархаду.
— На, беги, выручай свой рубль.
И тут лицо Фархада исказила гримаса. Он нелепо дернулся и выбежал из класса. Мы сидели подавленные происшедшим.
Поднялась Роза — вожатая.
— Что же, ребята, разговор у вас был серьезный. И продолжить его придется уже на заседании совета дружины. Надо бы всех наших фархадов к порядку
призвать, посмотреть, как у нас вообще все пионеры к галстуку относятся и как законы выполняют…
Я поднял руку:
— Роза, можно вопрос… Очень важный. Роза вздохнула:
— Верю, что важный… Сегодня ты, Балтабаев, вообще очень важный.
— Надо серьезно поговорить с Хасият-апой. Чтобы галстуки не продавала. Галстуки нельзя продавать. Нельзя!.. Нельзя!..
— Сложный вопрос, — вздохнула Роза. — Но, пожалуй, ты прав — надо подумать.
— Давно пора, — сказал я.
Мат в один ход
Марик ходил важным индюком и всем нам показывал солидную бумагу. В бумаге, адресованной директору школы, было написано, что никто другой как он, Марик Егоров, ученик шестого класса Катта- Караванской средней школы имени Авиценны, приглашается в Ташкент на шахматный турнир. И хотя всем нам было чуточку досадно, что Марик выдает себя за важную птицу, мы радовались за него. Как же — шахматную честь школы будет защищать наш одноклассник. А это что-нибудь да значит. Не десятиклассник и даже не восьмиклассник — а наш товарищ и, можно сказать, современник.
Словом, в этот день все мы ходили героями. Это мы вырастили шахматиста такого высокого — аж поселкового — уровня! Потом Марик зашел со своей бумагой к директору и скоро вышел от Мумина Ахмедовича сияющий.
— Ну, что? — окружили мы Марика, и он, иронически оглядывая нас, покровительственно протянул:
— Конечно, разрешил… В среду отбываю в Ташкент на пять дней.
— Смотри, Марик, не подведи! — умоляли мы. — Хорошенько подготовься! Мы за тебя будем болеть.
— Болейте на здоровье! — милостиво позволил Марик. — А я уж как-нибудь за нашу общую честь постою.
— Посидишь! — уточнил я. — Шахматы ведь…
В среду мы всем классом провожали Марика к автобусу, а Стелла Хван даже принесла цветы.
— Ну вот еще… — сконфузился Марик. — Девчонка я, что ли, зачем мне цветы?
— А ты там на судейский столик поставишь. Где соревнования-то проходить будут?
— Ясно где — в Шахматном клубе.
Автобус взвизгнул, выдохнул облако горького сизого дыма и, пыля, резво покатил в Ташкент, а мы еще долго стояли и махали пыли.
— Тяжело ему будет одному, — вздохнула Стелла. — Трудно, когда нет рядом плеча друга.
— В шахматах не на плечо опираются, а на теоретическую подготовку, — солидно заметил Сервер Мамбетов.
Стелла упрямо тряхнула косичками:
— Все равно тяжело без зрителей, которые болеют за тебя.
— Раз так, — согласился Сервер, — можно поехать в воскресенье и поболеть за нашего Марика. Погодите, он сказал, что турнир продлится пять дней… Значит, это будут финальные игры — в самый раз потребуются…
Сервер скосил глаза на Стеллу и довершил:
— … плечи друзей!
Мы решили, что поедем всем классом — вот это будет плечо так плечо! С трудом дождались воскресенья. К автобусу пришли все, кто смог — двадцать семь человек. Мы нетерпеливо торопили шофера:
— Скорее… Скорее, дядя Алишер! Там наш Марик, может, решающий бой ведет, а нас нет рядышком, Тяжело ведь ему.
— Болеть едете? — добродушно улыбался дядя Алишер. — Молодцы! Я бы, имея таких болельщиков за спиной, сто гроссмейстеров на лопатки уложил!
— Не опоздать бы только к началу игр, — вздохнул я. — Чтобы увидел, на сколько плеч он может опереться.
Высаживая пассажиров на городской автостанции, дядя Алишер предупредил нас:
— А вы не выходите — отвезу куда надо, сами-то вы полдня добираться будете. Где соревнования проходят?
— В Шахматном клубе. Это близко, за десять минут домчим. Подъезжая к клубу, мы увидели Марика — он шел в группе незнакомых нам ребят и о чем-то возбужденно рассказывал им. На его лице играла улыбка.
— Все в порядке! — облегченно выдохнул я. — Смотрите, как улыбается — значит, хорошо идет турнир.
Когда мы поравнялись с группой, я высунул голову из окна автобуса и крикнул:
— Марик, мы здесь! Даешь первое место!
Мы высыпали из автобуса, и, наскоро попрощавшись с дядей Алишером, бросились к Марику, засыпая его вопросами, обнимая и тормоша. Но удивительное дело — увидев нас, Марик почему-то изменился в лице: исчезла безмятежная улыбка, которую мы только что видели из автобуса. Марик отвечал нам нехотя, уклончиво и все время прятал глаза.
— Ты чего это, Марик? — насторожился я. — Или друзьям не рад, а мы ведь болеть за тебя приехали, помогать…
— Рад я, — тускло отвечал Марик, и голос его слегка дребезжал.
«Волнуется, наверное, — подумал я. — Может, плохо играл — вот и думает сейчас, что мы его ругать будем. Неловко ведь плохо играть, когда у тебя столько болельщиков».
Марик уныло спросил:
— А вы где болеть будете?
В зале, конечно, — сказал я. — Туда пускают?
— Не знаю, — Марик как-то неопределенно пожал плечами и вдруг сказал: — Там душно… Может, здесь где-нибудь пока погуляете… У Анхора… Или мороженое поедите, а?.. А я скоро выйду. Быстро сыграю.
— Да что ты говоришь! — воскликнула Стелла. — Мы ведь болеть за тебя приехали, а на речку и в поселке можно сходить.
Марик почему-то не ответил, неловко повернулся и побежал к поджидавшей его группе. Мы переглянулись.
— Что это с ним? — испуганно спросила Стелла. — Ничего не понимаю.
— А я понимаю, — вступил в разговор Сервер Мамбетов, капитан нашей баскетбольной сборной. — Это обычная вещь в спорте — перенапряжение называется.
Мы вошли и сели на свободные места в самом конце.
