— Не надо! — заторопился Васька. — Батька сейчас дома, а ты ведь ему про меня наябедничаешь — будет мне тогда вечером взбучка.
— Ремня испугался? — усмехнулся я. — То-то же… Ну ладно, если через десять минут не вернешься, так и знай — расскажем отцу.
— Вернусь, — буркнул Кулак и скрылся за дверью.
Я посмотрел на часы… Ровно через десять минут запыхавшийся Васька вновь появился на пороге. В руках он держал книгу, которая была у него в заточении четыре месяца.
— А теперь давай считать, — сказал я и вышел к доске. — Итак, дано пять минут — так? — я вопросительно глянул на Ваську.
Кулак растерянно моргал.
— Чего пять минут?
— Дано, — повторил я, — что ты всего лишь за пять минут можешь принести книгу в школу. Ясно?
— Ясно — чего уж тут, — пробурчал Васька.
— Теперь требуется доказать — сколько раз за четыре с половиной месяца ты мог успеть это сделать без напоминаний.
Я застучал мелом по доске, разгоняя и вновь собирая цифры и наконец торжественно объявил:
— Шестнадцать тысяч двести раз!
Цифра была потрясающей. Васька почесал затылок:
— М-да, занимательная математика…
Домой мы шли вдвоем с Сервером. Шли молча и каждый думал о своем. Я, например, размышлял о Ваське. Но оказалось, что и Сервер думает о том же. Потому что он вдруг спросил неожиданно — слова словно сами выпрыгнули из его головы — так им стало тесно.
— Интересно, — удивился вслух Сервер, — и долго еще его отцовский ремешок будет нас полосовать?
— Ты о ком это? — уставился я на друга.
— О Кулаке — о ком еще… Ведь что получается… Батя его ремешком потчует, а эхо нам достается. Злой он, Кулак, становится и зло свое на нас всех вымещает. Это он за ремень отцовский нам мстит. И всем вокруг плохо.
— А что делать?
Сервер вздохнул:
— Надо бы поговорить с Васькиным отцом, не дело это — лупцевать парня, а через него — еще и полпоселка. Мой дед говорил, что злоба — она как семечко от арбуза: одно посеешь — глядь, а уже целая бахча вырастает.
— А давай поручим бороться с этим эхом Фархаду! Он у нас президент — пусть всем нам великую услугу окажет и избавит от Васькиных проказ.
Но подумав, я возразил сам себе:
— Один он не справится, тут надо всем вместе.
Будем бороться с эхом.
Босиком по гвоздям
Вот мы и семиклассники! Сданы экзамены, и лето принимает нас в свои жаркие и желанные объятия. Обошлось без потерь. Даже Аркадия Дворянского и Ваську Кулакова мы не оставили за бортом нашего быстроходного крейсера. Акула была посрамлена… Правда, Арик не без труда выудил по русскому языку дохлую троечку, а Кулак солидно поволновался, пока не узнал, что работу по математике выполнил на три с плюсом. Это не помешало ему потом стремглав обежать полпоселка и как бы невзначай сообщить всем, что у него — четыре с минусом.
— Почти четверка! — гордо заключал Кулак рассказ о своих фантастических успехах в науках.
Что ж, эта его «почти четверка» радовала всех нас — немало пришлось поработать, чтобы привить Ваське желание хотя бы малость учить математику. Напутствуя нас в лето, Мумин Ахмедович сказал:
— Завтра у вас начинается недельная практика. Зайдите в свой класс, оглядите его хорошенько хозяйским глазом — и вы сами увидите, что надо сделать. В сентябре вы придете сюда же — вот и подготовьте класс так, чтобы вам самим приятно было жить и работать в нем.
Я слушал директора и думал про себя: ну вот, теперь весь класс станет филиалом нашей Академии Добрых Услуг. Разве что обслуживать мы станем самих себя… После торжественных проводов учебного года мы гурьбой повалили обратно в класс — будто не на каникулы прозвенел звонок, а вовсе даже наоборот. Мы спешили в класс, чтобы, как сказал только что Мумин Ахмедович, поскорее взглянуть на него не привычным, а хозяйским глазом. То, что увидели наши глаза, было чудовищно. В окнах были выбиты три стекла, ни одной живой парты мы не нашли — все были измараны чернилами, а Васькина вдобавок еще изрезана ножичком. Но подойдя к классной доске, которая верой и правдой служила нам, услужливо подставляя себя под всяческую писанину, мы и вовсе огорчились. Во многих местах прохудился линолеум, которым была обита доска, а в двух местах зияли сквозные тоннели — не мышь, а целого кота можно было просунуть в них.
— Поразительно! — только и вымолвила Стелла. — И когда это мы успели доску прогрызть? Вот уж чего не заметила…
Я кивнул:
— Вот что значит — глянуть вокруг себя хозяйским глазом. А ты и на пол посмотри. Удивительно, что мы его и вовсе не стерли до самого подвала.
— Работенки хватает! — согласился Сервер. — Предлагаю, не теряя времени, сейчас и начать.
— Что начать? — удивилась Стелла.
— Ну и вопросики ты задаешь, — разозлился Мамбетов, — Ясно что — ремонт.
— Так ведь у нас краски нет… И кисти где возьмем?
Сервер рассмеялся:
— Шутить изволите, отец отряда? Или же ты хочешь, чтобы мы парты прямо в классе покрасили, а потом к солнышку бить челом стали — заходи, мол, милое, в класс — гостем будешь, а заодно и наши парты подсушишь?.. Да и пол не выкрасишь, если парты здесь
стоять будут. Вынести надо парты.
Стелла облегченно вздохнула:
— Ну, это другое дело.
Она сразу же обрела обычную свою уверенность и стала деловито распоряжаться:
— Мальчики… Девочки… А ну-ка, дружно вынесем все парты во двор.
Я взялся за парту, стоявшую у самой двери, и позвал Ваську:
— Кулак, хватай с того краю.
Васька не спеша подошел к парте и, легонько отстранив меня от нее, взялся за крышку обеими руками и, крякнув, к великому нашему удивлению медленно, но уверенно, принял парту на себя. Лицо его побагровело — будто ему вставили в рот воронку, влили ведро томатного сока, а до этого туго перетянули шею, чтобы весь томат в голове запереть…
— Надорвешься ведь, Вась! — попыталась урезонить его Стелла, но Кулак, не отвечая, начал потихоньку дрейфовать к двери, которую мы спешно распахнули на обе створки. Выйдя в коридор, Васька остановился на мгновение, замер, как самолет перед стартом, а потом уверенно, легко зашагал к двери, ведущей во двор. Мы с восхищением провожали взглядом нашего силача. Из оцепенения нас вывел нервный голосок Стеллы.
— Ну что же вы, ребята?! — воскликнула она. — Взялись, что ли?..
Пустой класс стал непривычно гулок. Мы решили, что утром начнем ремонт. Школьный завхоз
