Я повел плечами — бери, мол. Но меня сердито остановил Сервер, крикнув мальчишке с машины:
— Эх, ты! А еще сосед! Неужели не понятно: сначала пацанов знакомых собери, вещички соседям помоги занести, а потом только велик чужой проси покурочить.
— Вот еще, покурочить… — сконфуженно пролепетал мальчишка, — Я осторожно… А пацанов собрать — это можно. Я сейчас… — и он мигом испарился.
Билял Гиреевич, придерживавший диван, явно заинтересовался нашим спором с мальчишкой.
— А ведь Сервер-то прав! — сердито выдохнул он. — Покататься любой мастак. А вот заметить, что рядом с велосипедом, — это не всякому по зубам.
Папа усмехнулся:
— Вижу, Билял-ака, пофилософствовать захотелось?
— Вот еще! — обиделся Билял Гиреевич. — Не место и не время. Только припомнился мне такой случай. Это когда я, так сказать, в первый раз женат был. В байский дом попал — не иначе. Кругом хрусталь, мебель, ковры. Ходить по дому страшно. И вот что там со мной приключилось в первый же день…
— И что же? — навострил уши Алишер.
Билял Гиреевич усмехнулся:
— Чудеса, да и только. Посреди свадебного торжества наступил я на валявшуюся на полу бутылку — ее будто кто специально подбросил — и, ясное дело, полетел головой вперед и прямиком протаранил ею югославскую стенку.
— Наверно, больно было? — воскликнул Сервер, слушая историю, о которой, похоже, и не подозревал.
Билял Гиреевич сердито погрозил пальцем:
— А это, между прочим, не ваших ушей дело! Взрослым рассказываю. А вы вон стулья выгружайте. И всякую другую мелочовку.
Сервер сердито засопел, а Билял Гиреевич продолжал уже вполголоса:
— Конечно, было больно. И голове, братцы мои, а больше — душе. Душе… Потому что все они, не исключая невесты, бросились оттаскивать меня от стенки, чтобы проверить — не сильно ли я ее поранил головой.
Папа захохотал:
— Стенку, говоришь, поранил? Великолепно! А что же ты?
— Ясно что, — развел руками рассказчик. — Пока они стенку свою драгоценную жалели да охали по поводу ее увечий, — унес я ноги подобру-поздорову. Наверное, уже без меня они мебель зеленкой обработали, забинтовали а, в придачу, еще и укол от столбняка сообразили. В мягкое место.
— Вряд ли! — усмехнулся Алишер. — Это ведь была стенка, а не венский стул. Куда ее, бедняжку, колоть-то?..
Трудно было понять, к чему клонит Билял Гиреевич этой своей историей про мебель, которой, если его послушать — так впору было чуть ли не скорую помощь вызывать и шкафы в травматологию везти… У взрослых вообще мало что поймешь… Хорошо, что размышлять по этому поводу было некогда. А тут еще и орава пацанов прибежала. Их привел — не обманул ведь! — тот самый мальчишка.
— А вот и мы! — воскликнул он. — Чего носить?..
Когда машина вынырнула из ущелья и тотчас же исчезла, мальчишка, собравший на хашар-подмогу всю горластую ораву грузчиков, тронул меня за плечо:
— Давай знакомиться… Самохвалов. Борис Самохвалов.
— Балтабаев, — отозвался я. — Володя.
— А ты в каком классе?
— В восьмом.
Борис просиял:
— Слушай, а давай к нам!
— К кому? — не понял я.
— К нам, говорю. В восьмой «в».
— А почему к вам?
— Да ты что! И не раздумывай! — напирал Самохвалов. — Мы ведь с тобой совсем соседи. Вон мой балкон, тоже на первом этаже. Знаешь, как удобно, когда в одном классе, и живешь рядом.
Я пожал плечами. Наверное, мне трудно было понять логику Самохвалова потому, что в Катта- Караване все ребята из нашего класса жили в общем-то рядом, да и школа была только одна. Впрочем, я вовсе ничего не имел против того, чтобы учиться с Борей в одном классе. Да и насчет удобств, которые дарит одноклассникам соседство, наверное, он был прав. Ему, собственно, виднее. Профессиональный горожанин!
Но тут я спохватился.
— Велосипед возьми, — сказал я. — Катайся, сколько влезет, если не боишься на льду шмякнуться. Это ведь тебе велосипед, а не мотосани. Бери!..
КОГДА ЗАХРАПИТ БДИТЕЛЬНОСТЬ
Вечером того же дня Борька Самохвалов, с которым мы уже успели порядком сдружиться, таинственно спросил:
— Ты про сообщающиеся сосуды знаешь?
— Это в которых всегда один уровень жидкости? — заскучал я.
— Знаешь! — возликовал Борька. — Ну так слушай. В вашей квартире еще до вас жильцы сделали подвал под балконом. Такой же и у нас. Нас там сейчас только земляная перегородка разделяет, я проверял.
— Ну и что же? — спросил я. — Предлагаешь заменить земляную на золотую? Извини, золотишка не имеется.
— Вот чудак! — хохотал Борька. — Неужели не понял? Я предлагаю убрать ее!
— Совсем?
— Нет, конечно. Лучше сделать так, чтобы родители ничего не заметили. Пророем маленький лазик и прикроем чем-нибудь — фанеркой хотя бы. Вот и получатся у нас сообщающиеся подвалы. Совсем как по физике. Понял теперь?
— Лихо! — похвалил я. — Но только скажи: ты это сам придумал? Про подвалы эти…
— А то кто же! — обиженно протянул он. — Как показал нам на уроке Николай Алексеич свои сообщающиеся пробирки, так я сразу и придумал подвалы сообщить.
— Николай Алексеич?
— Ну да. Это наш физик. Знаешь, как у него интересно!
И тут Самохвалов вдруг захохотал.
— Интересно и… и… — и его душил смех. — И вкусно…
— Вкусно? — переспросил я, уже не сомневаясь, что он меня попросту дурачит. Виданное ли дело — чтобы на уроке физики было вкусно? Это ведь не домоводство все-таки, а физика.
— Вкусно. Именно вкусно! — подтвердил Борька. — Сам убедишься. Он в конце урока яичницу жарит.
— Для всех? — переспросил я. — Это с какой-такой радости? Или, может, у вас за хороший ответ на физике вместо пятерок награждают яичницей?.. Догадываюсь… — усмехнулся я. — Наверное, на английском вы лакомитесь отбивной, на узбекском — шашлыком, а на труде печете в золе картошку. Угадал?
