Мужики радостно гоготали над одураченным барином.
Агрессия недавнего боя прошла, и видно было, что это вполне безобидные, добродушные люди.
— Так нетути никакой казны, барин, — наконец, смог объяснить причину общего веселья конопатый.
— Это верно, — смущенно подтвердил и атаман, — не разжились еще казной, а что было, давно пропили и проели. Ежели хочешь, нашего пленного себе возьми, да только очень уж он захудалый.
Мне осталось только обескураженно покачать головой. Между тем раненый продолжал жалобно стонать, явно не собираясь умирать. Я подошел к нему. Плечо мужика было в крови. Он смотрел на меня затравленными осуждающими глазами.
— Нечто можно, барин, в православного стрелять? Погубил и мою, и свою душу. Как мне помирать без покаяния!
Мне осталось только пожать плечами. К примитивному эгоцентризму соотечественников, не соизмеряющих своих действий в отношении окружающих с ответными действиями в отношении себя, я привык и в нашем времени.
Ничем от далеких предков в этом вопросе мы не отличаемся. Может быть, только тем, что реже стреляем друг в друга из фитильных ружей и чаще перекрываем выезд с парковок.
Однако с раненым нужно было что-то делать. На это гуманизма у меня еще хватило. Я приказал снять с него солдатский сюртук и рубаху. Разбойники охотно повиновались. А я начинал чувствовать себя Дубровским.
На счастье «эгоцентрика», я стрелял навскидку, не целясь, и рана оказалось пустяковой. Плечо было прострелено навылет, пуля пробила мышцу, не задев кость. Я спросил водки и чистый лоскут. Водка, понятное дело, после заминки нашлась, а вот с бинтом дело не сладилось. Пришлось оторвать полу от нательной рубахи раненого. Я продезинфицировал рану и «бинт» сивухой и сделал ему тугую повязку. Разбойники благоговейно наблюдали за моими манипуляциями.
— Ты, барин, никак лекарь? — почтительно поинтересовался атаман.
— Лекарь.
— Чего же сразу не сказал! — укоризненно произнес он.
— А вы меня спрашивали?
Разбойники вежливо посмеялись.
— Ты, барин, того, дойди с нами до стана, — после длинной паузы попросил атаман. — У нас там бабы с детишками, многие хворают.
— А где ваш стан?
— Туточки, в лесу, недалече.
Как я ни спешил, но отказать в помощи больным у меня не хватило духа. К тому же нужно было посмотреть, что у них там за пленный.
— Ладно, пошли, — согласился я. — Только быстро, а то у меня времени мало.
— Да это здесь, — заспешил Прокопыч, — одна нога здесь, другая там!
Раненого тут же поставили на ноги, один из мужиков взял под уздцы моего коня, и мы гуськом двинулись в лесную чашу по еле заметной тропинке. К этому времени совсем стемнело, и я шел наугад, спотыкаясь о корни деревьев, видя только спину впереди идущего.
«Туточки» оказалось явной ложью. До бандитского стана мы добирались больше часа. Наконец, мы дошли до их лагеря, состоящего из нескольких землянок. Он был хорошо замаскирован. Сначала я даже не обратил внимания на несколько земляных куч, поросших травой, и только подойдя вплотную, понял, что это жилища.
Начинать лечение в кромешной тьме было невозможно, да и устал я зверски. Щемило кожу на растертых седлом ногах.
— Лошадь нужно расседлать и накормить, — сказал я в ответ на напоминающее фырканье кобылы.
— Ванюшка, — распорядился он, — займись конем.
Парень, что вел лошадь под уздцы, согласно кивнул головой. Мы же начали спускаться в землянку.
— Вот туточки спустись, осторожно ногу ставь, здесь ступень, — координировал атаман, делавшийся все более дружелюбным.
Мы пролезли в одну из землянок, и он запалил лучину. В тесной норе, кроме еловых лап, застилавших пол, больше ничего не было. Я опустился на настил, пахнущий хвоей и сыростью.
— Разбудишь, когда рассветет, — приказал я атаману, лег на лапник и провалился в тревожный сон.
Подняли меня в четыре часа утра. Я вылез из тяжелой, влажной духоты на свежий воздух. Голова была дурной, и очень хотелось спать.
Светало. Разбойничий стан выглядел вполне мирно. Я осмотрел местность. «Душегубы» обосновались на берегу узкой речушки с темной водой. Место было сырое, болотистое.
Ополоснув лицо, я вернулся к землянкам. Два знакомых мужика из вчерашней команды разжигали костер. Прокопий с видом начальника внимательно наблюдал за их простыми действиями и подбадривал советами.
— Где пленник? — спросил я атамана, отрывая его от этого продуктивного занятия.
— Сейчас предоставлю, — пообещал он.
Я дошел с ним до норы, крытой хворостом, в которой вповалку спало несколько человек обоего пола. У одного из этих людей руки и ноги были связаны веревкой. Одет пленник был в ветхое крестьянское платье и лежал ничком.
— Развяжите его, — попросил я.
Атаман кивнул и бесцеремонно встряхнул пленника. Тот проснулся, приподнял голову, и я чуть не вскрикнул от изумления — это был мой давнишний знакомый старичок- леший. Мы с ним встречались уже дважды, первый раз он, имея какое-то отношение к моему перемещению во времени, обобрал меня как липку, выдул из горлышка бутылку водки и последнюю банку пива; во второй — элементарно спас жизнь, сдул порох с ружейной полки у целившегося в меня грабителя.
— Надо же! Какие люди! — только и нашелся сказать я, во все глаза рассматривая это таинственное чудо природы, имеющее способность перемещаться в пространстве. Видеть его в таком беспомощном положении, к тому же в плену у простых крестьян, было удивительно.
Леший внимательно посмотрел на меня и лукаво подмигнул левым глазом.
— Да развязывай быстрее, чего ты копаешься! — набросился я на Прокопыча.
— На кой он тебе сдался, барин? — проговорил атаман, развязывая путы. — Темный это человек, с нечистым водится. Утопить его, и вся недолга.
— Растопишься, чертов сын, — сварливо сказал леший, — я не сам по себе, а баринов человек.
— Да ну! — удивленно воскликнул атаман. — Прощения просим, знать, ошибка вышла.
— Точно, мой, — подтвердил я, включаясь в игру. — То-то я смотрю, личность знакомая!
— Ты прости нас, добрый человек, — смущенно сказал атаман лешему, — видать, зазря оговорили тебя.
— Бог простит. Ишь, ироды, как спутали! Табачку не найдется? — попросил
