ее -израильскими бульонными кубиками. Зачастую я возвращался очень поздно и не мог открыть дверь: Ира считала замок ненадежным и завела в придачу к нему еще и засов. Мне приходилось будить ее звонками, я смущался, извинялся, обещал поставить новый замок, но все время забывал об этом. Вот, собственно, и все наши отношения.
Сейчас выясняется, что ее вызывали на допросы трижды. В первые два раза она ничего интересного для КГБ не вспомнила, лишь опознала по фотографии Тота и подтвердила, что видела его несколько раз у меня в гостях. Однако на третьем допросе все было иначе. 'Я знала о том, что Щаранский составляет списки отказников', - показала Ирина. По черновикам, которые моя соседка, по ее словам, увидела в мусорном ведре, она поняла, что списки эти существуют не только на русском языке, но и на английском. Как-то осенью семьдесят шестого года, проходя мимо моей комнаты, дверь в которую оказалась открытой, она видела, как я передавал Тоту пачку листов с машинописным текстом.
Ознакомившись с этим беспардонным враньем, я, конечно, прежде всего подумал о том, что Мусихина была подсажена в эту квартиру органами. Но почему же она тогда так сопротивлялась на первых двух допросах?
Наконец, в деле я обнаружил показания нескольких женщин, с чьих квартир Липавский организовывал нам разговоры с Израилем. Они утверждали, что своими ушами слышали, как я передавал по телефону списки отказников. Их ложь, правда, расходилась с ложью Липавского, который говорил о том, что составление и передача этих списков проводились в полной тайне, зато КГБ существенно увеличил число свидетелей обвинения.
Хотя я, по понятным причинам, затратил довольно много времени на изучение документов, связанных с обвинением в шпионаже, в целом они занимали в деле очень скромное место: всего три сотни страниц из пятнадцати тысяч. Чтобы пришить мне измену Родине в форме помощи капиталистическим государствам, мастера детективного жанра из КГБ рисовали широкими мазками картину международного сионистского заговора: характеристики на дипломатов-евреев, корреспондентов-евреев - все они, конечно, агенты ЦРУ; длинный список - более трехсот имен - туристов - сионистских эмиссаров, справки о том, что представляют из себя организации, к которым они принадлежат, - своего рода справочник 'Кто есть кто в борьбе за советских евреев'; перечень 'преступных акций', то есть демонстраций, прошедших по всей Америке, с указанием того, что эти акции были инспирированы мной и моими сообщниками...
Следующая ветвь моих криминальных связей - сенаторы и конгрессмены США. Среди них евреев меньше, чем нужно КГБ для моего дела, может быть, поэтому органы составили такую подробную характеристику на 'сенатора-сиониста' Джавитса, с которым я встречался. Они утверждают, что именно в его окружении созрела идея, которую воплотил потом Джексон в своей поправке.
В том же разделе - сотни страниц бюллетеня 'Протоколы Конгресса' с выступлениями конгрессменов и сенаторов в защиту советских евреев. Это ли не лучшее доказательство заговора? Говорят, правда, что это издание никто не читает: скучно. Что ж, в таком случае я был его самым благодарным читателем, не пропустив ни слова из сказанного Элбертом и Драйненом, Джексоном и Джавитсом, Рибиковым и Элизабет Хольцман, Додсом и Черчем. Я вспоминал свои встречи с этими людьми и письма Авитали, в которых она рассказывала о том, как они помогают ей, и ни на секунду не сомневался, что и сейчас борьба не прекращается. Если КГБ не удалось сломить нас, отказников, то и Запада им не обмануть.
Словно предвидя, что в этом месте я погружусь в воспоминания, следователи включили сюда письма и открытки моей жены, в которых она рассказывает о своих беседах с американскими политиками, пишет, что слышала мой голос по радио или читала взятое у меня интервью. Таких посланий, конфискованных при обыске, всего десятка два, четыре сотни остальных, не представлявших интереса для следствия, были, как сказано в деле, 'уничтожены путем сожжения'.
Обзоры деятельности комиссии Конгресса США по безопасности и сотрудничеству в Европе поступили сразу из двух организаций: спецуправления КГБ СССР и Министерства иностранных дел. Материалы КГБ гораздо полнее: здесь не только описание того, как была задумана и осуществлена 'антисоветская провокация' по созданию такой антиконституционной, по мнению авторов обзора, комиссии - ведь в нее входят как конгрессмены, так и представители администрации, - но и пространные рассуждения о том, что возникновение комиссии Конгресса и сформирование нашей Хельсинкской группы -скоординированная враждебная по отношению к СССР акция. Здесь же улики: доказательства преступных связей между нами.
Материалы о поправке Джексона тоже были получены из двух источников: МИДа и Министерства внешней торговли. Из МИДа, кроме ее текста и юридических комментариев к нему, - протоколы всех заседаний комиссии Конгресса и комитетов Сената, обсуждавших поправку. Интересно, что против нее выступали капиталисты, руководители крупнейших концернов, мечтающие о торговле с СССР, а за - профсоюзы, различные общественные организации. Какая-то классовая солидарность наизнанку...
Министерство внешней торговли подсчитало материальный ущерб, нанесенный советской экономике сионистами, добившимися принятия поправки. Если бы СССР был предоставлен статус максимального благоприятствования, то объем торговли с США, как утверждают министерские специалисты, составил бы около двадцати миллиардов долларов.
Целый том в деле - статьи и корреспонденции, опубликованные в западной прессе, выписки из передач зарубежных радиостанций, где есть ссылки на меня как на источник информации. Запись этих передач зачастую прерывается, и следует стандартная фраза: 'Далее не прослушивается: сильное глушение'.
- Тяжелая у вас работа, что и говорить, - смеялся я над следователями. - Один отдел КГБ глушит передачи, другой от этого страдает!
Были в деле и приятные для меня неожиданности, среди них -фотопленка, 'изъятая у гражданина США Гулда при его выезде из СССР'. Несколько кадров проявили и отпечатали; это оказались фотографии заявлений в мою защиту, собранных, как я определил по почерку, Диной; не все слова удалось прочесть, не все подписи разобрать, но я испытывал глубочайшую признательность к органам за такой дорогой подарок. В части этих заявлений отказники рассказывают о том, как их допрашивали в КГБ, и я извлек немалую пользу из сопоставления их слов с официальными протоколами допросов. На одном из снимков - сопроводиловка Дины к собранным ею материалам, где она не только перечисляет их, но и сообщает все, что было на допросах наших товарищей: какие основные вопросы задавали им, какими документами интересуется КГБ, как формулируется обвинение...
Молодец Дина! Она довольно точно восстановила главные направления моего дела, и теперь осталось одно - чтобы на воле знали: никаких других преступлений, кроме наших заявлений и списков отказников, встреч и пресс-конференций, мне не вменяется в вину. Я тогда, конечно, и представить себе не мог, какую титаническую работу проделала Дина, кромсая паутину страха, которой КГБ в те дни опутал евреев; чего ей стоило убедить людей пренебречь угрозами охранки и рассказать обо всем, что происходило на допросах; как непросто было при постоянной плотной слежке собрать всю необходимую информацию и передать ее на Запад.
Но впереди меня ждал еще более потрясающий сюрприз. Одним из главных моих прегрешений КГБ считал участие в документальном фильме английской телекомпании 'Гранада' 'Рассчитанный риск'. Теперь я мог убедиться в том, насколько большое значение они придавали ему. Еще до моего ареста в Министерство иностранных дел поступил с Лубянки соответствующий запрос, и вскоре из генерального консульства СССР в Нью-Йорке в Москву прибыли видеозапись фильма и официальная справка за подписью дипломата Велемирова о том, какой огромный вред престижу СССР нанесла его демонстрация. Аналогичные отчеты поступили из советских посольств в Англии, Франции и Дании. В обвинении по этому поводу говорилось: 'Подследственный принял участие в нелегальной съемке иностранцами фильма, содержащего его клеветнические измышления о положении национальных меньшинств в СССР'. Мне, естественно, было интересно посмотреть эту ленту, вспомнить, что именно я там измышлял. Так как следствие обязано знакомить меня со всеми документами, используемыми обвинением, я потребовал показать мне 'Рассчитанный риск'.
Возражений не последовало, но оператор - специалист по видеоаппаратуре - находился в отпуске, и надо было ждать. Между тем я наткнулся на кое-что поинтереснее: оказывается, после моего ареста та же 'Гранада' сняла новый фильм, на сей раз посвященный мне, под названием 'Человек, который зашел слишком далеко', и он тоже был приобщен к делу как 'имеющий доказательную силу для характеристики
