- ладью, и играем три партии; если такой микроматч выигрываю я, то очередная уборка в камере - на нем, если же побеждает он или хотя бы сводит матч вничью, то убираю я. В итоге наша камера всегда была в образцовом порядке, так как мыл полы Леонид Иосифович исключительно добросовестно. Сосед мой, войдя в азарт, стал играть в долг, и когда нас неожиданно рассадили, он остался должен мне десятка полтора уборок. Всего мы пробыли с ним вместе в одной камере месяца два.
Моим следующим и, как выяснилось, последним сокамерником в Лефортово оказался Леонид Д. - тот самый профессиональный мошенник, о котором я уже упоминал, невысокий парень лет тридцати пяти, спортивного сложения, с умными и насмешливыми глазами.
Отсидев когда-то в юности несколько лет за воровство, Леонид вернулся в Москву с твердым намерением найти себе занятие поинтереснее, поинтеллигентнее и небезопаснее. Его острый, живой ум, отличноезнание людей, легкое 'вживание в образ' могли бы, я думаю, привести его на театральную сцену или в университет, где бы из него сделали незаурядного социолога или психолога. Однако Леонид стал мошенником. Пару раз он попадался; но мошенники не воры, не бандиты, сроки им дают небольшие. Сейчас его привезли в Лефортово из лагеря в качестве свидетеля по делу какого-то приятеля-валютчика.
С КГБ он не имел возможности познакомиться близко, а потому относился к этой организации почтительно: со страхом, но и с любопытством, которое вообще было в нем очень развито. Я просвещал его рассказами о КГБ, а он меня - повествованиями о мире жуликов и методах их работы, предупреждая при этом, что говорит лишь о вещах, давно известных властям, секретов же открывать мне не имеет права. Леонид гордился своей профессией. Действительно, если не принимать во внимание моральный аспект, то она и впрямь на редкость увлекательна. Но я, конечно, игнорировать таковой не мог, а потому нередко, слушая истории, которые рассказывал Леонид, ужасался его абсолютному бессердечию.
Первая ступень для мошенника, конечно, карты. Сначала - техника, ловкость рук, тренировки в 'начесывании' колоды; затем - координация действий с напарником для того, чтобы обыграть третьего. Впрочем, обыграть - не проблема; гораздо сложнее заставить его увлечься, втянуться в игру, забыть обо всем - и спустить все до нитки. Такая операция, понятно, требует тщательной подготовки: нужно убедиться в том, что у намеченной жертвы есть деньги, и изучить характер человека.
Потом пошли дела посложнее. Провести, скажем, долгие переговоры о покупке какой-то дорогой вещи, а затем, забрав ее, вручить продавцу 'куклу' - пачку резаной бумаги, где сверху и снизу несколько настоящих ассигнаций. И тут сложная психологическая задача: как заморочить человеку голову, отвлечь его внимание от 'куклы' в тот самый момент, когда он сконцентрирован на деньгах... Как правило, жертвами таких операций были люди, сами замешанные в разного рода нечистые делишки; расчет и шел на то, что они не решатся обратиться в милицию.
Были среди жертв моего нового приятеля и евреи, которых он называл малайцами, более того - евреи, эмигрировавшие из СССР. Леонид рассказывал, как несколько лет назад его 'артель' вышла на нескольких провинциалов, собиравшихся уехать в Америку и Канаду и искавших способ переправить туда свои драгоценности, ибо возможности вывезти с собой что-то ценное официальным путем очень ограничены. Началась долгая игра. Леонид и его друзья выдавали себя за работников московской таможни. Они сняли квартиру в центре города, где и принимали гостей из глубинки, а две подруги Леонида играли роли его жены и дочери.
Торговался он с приезжими долго и жестко. Они были готовы заплатить ему десять процентов от стоимости своих побрякушек, он же настаивал на двадцати.
- А зачем торговаться, если так или иначе получишь все? - наивно спросил я.
- Чтобы видели: имеют дело с серьезным человеком.
Клиенты уезжали из Москвы и вновь возвращались; в конце концов они приняли условие 'таможенников' и отправили через них за рубеж определенную часть ценностей. Те благополучно дошли. Как?
- Ну, мы-то знаем настоящих таможенников, а не туфтовых!
Поверив в надежность канала, клиенты уехали в свои америки, оставив 'артели' все ценности. Операция была успешно завершена.
Вскоре Леонид признался мне, что он не только заработал на евреях-эмигрантах, но и сам собирался воспользоваться 'еврейским каналом', чтобы уехать из СССР.
- Зачем это тебе?- спросил я.
- После всех отсидок мои возможности здесь очень ограничены, а там, ребята пишут, работать легко - и в Европе, и особенно в Америке. Штаты -настоящий рай для мошенников. Аборигены - люди хоть и деловые, но доверчивые как дети.
- А как же тебя выпустят? Ты русский, родственников за рубежом нет.
- Это как раз не проблема! Несколько корешей уже там - в Штатах, в Италии... Нас очень легко выпускают по израильским вызовам, только подавай!..
- Знаешь, - сказал Леонид мне как-то, - расстрелять тебя не расстреляют, но срок получишь большой. Отсидишь часть его, выйдешь на волю и уедешь к себе в Израиль, а там напишешь мемуары. У меня к тебе просьба: не называй в них меня по фамилии. У меня две дочери, они думают, что папа на Байконуре работает, уехал в многолетнюю командировку...
Не знаю, что меня больше удивило - то, что этого прожженного циника волнует мнение дочек о нем, или то, что он накануне моего суда, когда неизвестно, останусь ли я в живых, думает о каком-то призрачном будущем, предвидит какие-то мемуары....
Сегодня я выполняю его просьбу.
17. СУД
И вот опять наступило четвертое июля, на этот раз тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Первая моя мысль после пробуждения - об Авитали, вторая - о том, что и сегодня обязательно должно что- то случиться. Четыре года назад была наша хупа; через год в этот день я встретился с Пайпсом и, как утверждает один из центральных свидетелей обвинения Рябский, - с ним тоже; еще через год - Энтеббе; четвертого июля прошлого года меня упекли в карцер: КГБ начал очередное наступление, пустив в ход показания Тота...
Весь день проходит в напряженном ожидании. Наступает вечер. Неужели на сей раз традиция будет нарушена?
И вот минут за двадцать до отбоя гремит дверь. Дежурный офицер принес обвинительное заключение - сам текст и его обоснование - на сорока страницах.
Обвинение я уже читал в самом конце следствия. Теперь мне предстоит узнать, как КГБ намерен доказать его, на какие документы и свидетельские показания он ссылается. Мне ясно, что в ближайшие дни будет суд и нужно срочно к нему готовиться.
С утра я сажусь за папки, отбираю все материалы, упомянутые в обвинении, но сосредоточиться не могу: тяжкой глыбой наваливаются уже забытые ощущения, угнетавшие меня в первые недели после ареста, -неуверенность в себе и страх ответственности, о которой напоминают беспощадные формулировки обвинительного заключения: 'Главной целью Щаранского и его сообщников является борьба с существующим в СССР строем, инспирируемая и финансируемая капиталистическими кругами Запада и сотрудничающими с ними сионистскими организациями'.
Я все время мечтал об открытом суде, но теперь испугался: смогу ли а в присутствии мамы или брата - на то, что в зал заседаний будет допущен еще кто-нибудь из моих близких, рассчитывать, естественно, не приходилось -убедительно опровергнуть все эти чудовищные обвинения, выдвинутые против нашего движения? Ведь их грозный текст производит впечатление даже на меня, знающего, на каком гнилом фундаменте все это построено и что за барабанным пафосом ничего не стоит, кроме нескольких подтасовок и фальсификаций. Легко представить реакцию моих родных!.. Удастся ли мне доказать хотя бы им свою правоту?
Необходимо собраться с мыслями, написать текст защитительной речи... Но не рано ли? Вначале, должно быть, будут допрошены свидетели и зачитаны документы, являющиеся основой обвинения? Тут я
