что израсходование средств на ревизии, это не есть дело государственной необходимости.
Протопопов. — Я смотрел на это, как на мелочи.
Председатель. — Значит, нельзя объяснить иначе, как просьбой?
Протопопов. — Вероятно, просьбой.
Председатель. — Но все-таки, за что же увеличить пенсию? Человек по 3-му пункту уволен, ревизия дает отрицательные данные, министр внутренних дел находит, что он человек неладный и даже просто скверный, — почему же увеличить пенсию?
Протопопов. — Для того, чтобы этот человек больше здесь не был. Вот, собственно, в чем была моя мысль: удалить его.
Председатель. — Амфитеатрова, чтобы он тут не был, выслали.
Протопопов. — Да, я тут уже думал об этом, но я не знаю, удалось ли бы это. Это вопрос.
Иванов. — Почему?
Протопопов. — Нашлись бы заступники. Конечно, я глубоко виноват, но уверяю, я пришел в очень тяжелое место, самое отвратительное, какое только можно себе представить. Я одно могу сказать: воровства не было. Это факт.
Председатель. — Позвольте мне огласить письмо. «Глубокоуважаемый и богом благословенный и обожаемый государь… (читает). Это вы писали? (Показывает письмо.)
Протопопов. — Нет.
Председатель. — Тогда кто же? Эта рука вам не может не быть знакома?
Протопопов. — Это рука Бурдукова, который написал набросок того, что я бы написал.
Председатель. — Это проект вашего письма к бывшему императору по поводу дня его ангела 6 декабря 1916 г.?
Протопопов. — Это не было послано.
Председатель. — Меня интересует другая сторона: значит, это рука Бурдукова. Теперь. «Ваше императорское величество, всемилостивейший государь, не имея возможности принести вам в день вашего ангела мои верноподданнические…» (читает.) Это кто писал? (Показывает.)
Протопопов. — Это моя рука. Но это тоже, я думаю, не было послано. Я так не пишу.
Председатель. — Я точно прочел.
Протопопов. — Я стараюсь вспомнить, было ли послано или нет.
Председатель. — Занесите, г. секретарь, что было предъявлено. Письмо это на бланке от управляющего министерством внутренних дел. Будьте добры сказать, кто это писал? (Показывает.)
Протопопов. — Не узнаю этого почерка.
Родичев. — Слова те же самые, что и у Бурдукова.
Протопопов. — Почти те же, но другая рука. Я не помню, г. председатель.
Председатель. — Какие отношения существовали между вами и Бурдуковым?
Протопопов. — Он часто ходил. Мы были в кавалерийском училище. Вероятно, когда-нибудь он был у меня…
Председатель. — Но это не почерк Бурдукова?
Протопопов. — Нет.
Председатель. — Вы давно знакомы с Бурдуковым?
Протопопов. — Я с ним знаком года три.
Председатель. — Вы говорите, вы были с ним в кавалерийском училище?
Протопопов. — Мы однокашники.
Председатель. — Как вы познакомились и по какому поводу?
Протопопов. — Я с ним встретился в Азовско-Донском банке, затем он стал бывать, и так познакомились.
Председатель. — Какое его общественное положение?
Протопопов. — Он был шталмейстером двора.
Председатель. — Это — звание, а что он делал в жизни?
Протопопов. — Я не знаю. Он и коммерческими делами занимается в значительной мере.
Председатель. — Он тоже член какой-нибудь патриотической организации?
Протопопов. — Да, он правый, но не такой безумно правый человек.
Председатель. — Я вернусь немножко назад. Я задал несколько вопросов, но забыл предъявить документ, сюда относящийся, — «2–3 октября. Совет министров — дороговизна» Что же, государь согласился с меньшинством?
Протопопов. — Он хотел мне передать.
Председатель. — А вы в меньшинстве голосовали?
Протопопов. — Я и председатель совета министров.
Председатель. — Т.-е. вы и Штюрмер. Дело идет о продовольствии.
Протопопов. — 31 октября мой доклад государыне. Просил не приводить в исполнение решения.
Председатель. — Почему министр внутренних дел просит о неприведении в исполнение государыню, а не государя?
Протопопов. — Потому что это скорее. Я мог поехать в Царское, а государю нельзя было объяснить, меня это затрудняло.
Председатель. — Вы не представляете себе того, что вы говорите. Министр внутренних дел и глава верховной власти… отношения такие, что, очевидно, по представлении министром внутренних дел, государь, в силу предоставленной ему власти, соглашается с меньшинством совета министров. Потом министр внутренних дел решает не приводить в исполнение решение этого меньшинства. Так вот, на мой вопрос: «Почему вы об этом докладываете государыне?», вы отвечаете: «Это скорее».
Протопопов. — По докладу министра внутренних дел, государь решил присоединить свое согласие «и я» — к меньшинству. Я этого не мог докладывать. Все дело шло к тому, чтобы передать мне продовольствие.
Председатель. — Как оно шло? Вы боролись за это?
Протопопов. — Это не есть удовольствие — дело продовольствия, работать над этим делом. Это есть колоссальный крест, который… Я мог бы, может быть, это сделать.
Председатель. — Вы так думали и этого добивались?
Протопопов. — Я не добивался. Меня царь позвал и сказал: «Главное — продовольствие, можете ли вы что-нибудь сделать?» Я собирал, я работал.
Председатель. — Так что это была не ваша инициатива, а приказание?
Протопопов. — Не приказание, а программа: вот, что нужно делать. Когда пришло согласие государя, подходит сессия государственной думы. Как можно допустить? Накануне или 30- го, за день-два, по 87 ст. это — вещь невозможная. Что я мог сделать? Телеграфировать государю, это — долго. Между тем, если сказать государыне, то через 10 минут ее телеграмма в Ставке. Я тогда поехал к государыне и объяснил ей.
Председатель. — Так что это было сделано для скорости?
Протопопов. — Государыня была в курсе этого дела…
Председатель. — Скажите, пожалуйста, почему же вы 28-го октября стояли
