единственный вопрос: откуда Келья? То есть – каково ее происхождение? Различные варианты выдавал мой обострившийся интеллект. Одна гипотеза утверждала природный характер Кельи: будто бы существует такая объективная реальность, как силовое поле добра, физическую сущность которого человечество пока не познало, и я, случайно оказавшись в месте возникновения какой-нибудь аномалии, какой-нибудь бури этого поля, имел неосторожность попасть в ловушку. Другая, куда более традиционная версия, наоборот, говорила о том, что Келья создана некой разумной силой, чужой для нас, но не чуждой нашим бедам. И наконец… Божественное происхождение – эта возможность переворачивала все внутри, заставляла меня трепетать обрывком бумаги на ветру. Впрочем, будучи профаном в этой сфере знаний и чувств, я и отсюда извлекал лишь новые вопросы. Кто написал Книгу? Куда ушли те, кто прочитал Книгу до меня? Смешно… И только изгнав подобные размышления, прекратив выдумывать версии и старательно обосновывать их, только тогда я сделал второй шаг к Пониманию.
Я понял, что настоящую ценность имеет единственный вопрос – ЗАЧЕМ?
Зачем есть Келья? – спросил я. И ответил без колебаний: чтобы в ней была Книга. Да, но зачем есть Книга?! – над этим вопросом я думал гораздо дольше. Все же нашел истину: чтобы делать меня чище! А зачем нужно делать меня чище?
Последний из вопросов оказался неимоверно трудным. Сколько ни ломал я голову, сколько ни терзал фантазию, никак не мог увидеть смысл в очевидном. Несомненно, Келья исправляла во мне то, что можно было исправить. Но зачем, зачем она тратилась на столь крошечную душу? В чем предназначение такого, как я?
Долго вопрос оставался неприступным. Казалось, ответ рядом, стоит лишь чуть-чуть напрячься. Я был упрям в стремлении понять – так упрям, как ни в чем ранее. Тщетно, разумеется. И понадобилось новое чудо, чтобы в очередной раз открыть мне глаза.
Однажды, изнуренный поисками смысла, я решил восстановить в памяти свой тяжкий путь прозрения, весь целиком, с самого первого дня, дабы попробовать взглянуть на себя со стороны – взором сочувствующих стен. И я принялся вспоминать время прихода в Келью, стараясь не упустить ни одну деталь, начиная с роковой тусовки: как я пришел в гости, как мне открыли… Но попытки воскресить пережитое закончились крахом. Сумел я добраться только до финала вечера встречи. А там… Увидел с ужасающей ясностью, как бью. Женщину. По лицу. Раз. Другой… Реакция последовала немедленно: жесточайший стыд скрутил мой рассудок. Каким же я был гнусным мужиком! – лишь об этом далее и мог думать, лежа навзничь на скамье.
Ночь растянулась на две: я не спал. А утром, когда в оконце окончательно посветлело, на меня обрушился новый приступ стыда. Таким прессом былое никогда еще не давило! Я даже не плакал, и даже не шептал проклятия, я тыкался носом в колючий матрац, выталкивая сухие стоны сквозь омертвевшие губы, и погибал. Встряска явилась слишком неожиданной для меня – в плавном течении изысканных дум я стал потихоньку забывать о существовании подобных страданий. Но, в конце концов, прошлое сжалилось, и я сумел приподняться. Затем сел. Поднес ладони к глазам и долго их разглядывал. Обыкновенные ладони…
Спасительная мысль вспыхнула ярче свечи. Я дал команду: рука послушалась, ожила, размахнулась, и, помедлив секунду, шлепнула по моей щеке. Ощущение было удивительным! Я ударил еще раз, посильнее. Потом по другой. А потом… Я принялся хлестать себя руками по щекам, не жалея сил, с бешеной радостью подставляя лицо ударам. Было очень неудобно бить самого себя, руки в последний момент норовили смягчить пощечину, кроме того, было больно и противно, но я бил, я терпел и старался, благословляя суровое лекарство, потому что чувствовал, как отпускает, как уходит позор прошлого безумия. Я давал себе пощечины – самый вразумительный из аргументов, – и продолжал такое обучение основам морали до тех пор, пока не заметил…
Чудо. Свершилось.
В стене рядом со скамьей имелась дверь.
Дверь!
Почему я не видел ее раньше – вчера, позавчера, в день прихода? Почему проходил мимо? Непостижимо… Первым моим желанием было вскочить и распахнуть ее. Совершенно естественное желание! Но я не двинулся с места, усмирив унизительную поспешность…
Выход…
Я сидел, сражаясь с мальчишескими порывами, сдерживая в горле всхлипывания. И смотрел сквозь наползающую пелену на вычеркнутый из надежд прямоугольник. Понимание неудержимо росло, крепло в моей груди! Теперь я знал ответ: для того лишь Келья нянчилась со мной, чтобы мог я отсюда выйти, чтобы увидел эту дверь. А выйдя, чтобы не оставил Келью одинокой, вернувшись с новым заблудшим – вот оно, предназначение. Я должен привести сюда…
Кого?
Друга. Моего друга. Того, кому обязан прозрением.
Так я понял слово «Зачем».
Встал и толкнул дверь. Не помню, что в тот момент было для меня важнее – Понимание или дверная ручка. Я вышел на лестничную площадку.
МИР встретил меня ослепительным светом – свет ворвался в распахнутые зрачки…
Прости мое перо! Описывать дальнейшее… невыносимо.
Мир
Пока рука, сжимавшая мочалку, дарила телу полузабытую ласку, пока живительные струи смывали накопленные за год шлаки, пока в потоке воды бесследно исчезали слезы, именно в эти