сосредоточенно подбрасывал на ладони нечто, похожее на голыш. Когда Пермяков достиг первого рубежа и выхватил пистолет из кобуры-босоножки, Прасол зажег шнур взрывпакета, которым только что играл, и швырнул его под ноги стрелку. Взрыв бабахнул за спиной Пермякова, и тот от неожиданности рванул курок. Прогремел выстрел. Смешавшись, стрелок пальнул еще раз и побежал дальше…
После проверки обеих мишеней попаданий в них обнаружено не было.
— Поймите, — сказал Прасол своим рекрутам. — Я не разочарован. Нет. Просто хотел показать вам, что навыки спортивной стрельбы, которые служба прививает офицерам, — это подготовка к войне с чучелами. А мне нужно, чтобы вы видели перед собой подлинного врага. Вооруженного. Он будет в вас стрелять. И стрелять метко. Поэтому мы начнем учиться вести огонь на бегу, в падении, в прыжке…
— Для этого надо каждому спалить по ящику патронов, — сказал обиженно Пермяков.
— Будет и по ящику. Будет по два. Важно, чтобы вы палили не зря. Вот вы, Юрий Иванович, в нос попадаете пальцем с закрытыми глазами. Верно? Стрельба в движении почти то же самое. Надо привыкнуть ощущать пистолет как продолжение руки. Пусть он станет указательным пальцем. И главное в этом деле, чтобы ствол во всех случаях лежал параллельно локтевой кости. Во всех случаях — когда вы стоите, лежите на боку, на животе. Закройте глаза и вскиньте руку. Откройте глаза. Задрали ствол? Поправьтесь. Плюньте на все, чему вас учили в тире. Главное — рука и глаз. И не бойтесь дергать курок. Пусть плавно его спускают чемпионы. Нам нужны не очки, а жизнь, — Прасол перевел дух и улыбнулся. — Во речугу закатил! Будто народный депутат перед вторым микрофоном.
— Может, вы сами покажете, как надо? — с невинным видом попросил Тесля, и все сразу посмотрели на полковника. — Для поучения и нашей уверенности.
— Кому дать взрывпакет? — спросил Прасол. — Пермяков наверняка постарается меня подловить. Есть такое желание? Валяйте!
Прасол бежал зигзагом, и Пермяков ни разу не угадал, куда он сделает очередной бросок. Взрывпакет, посланный, казалось бы, туда, куда направлялся полковник, пукнул впустую, потому что Прасол внезапно рванулся в другую сторону. И огонь по мишени он открыл не с рубежа, обозначенного кучкой камней, а задолго до него, едва из-за борта выемки стало видно первую мишень. Выстрел прозвучал неожиданно и всего один раз. Остроглазый Пермяков увидел, что в центре мишени, где-то под условным подбородком фигуры, как крупная муха села пробоина.
Тесля наблюдал за полковником с изумлением. То, что делал Прасол, походило на трюки стрелка- каскадера, с одним отличием — пули были настоящие и поражали мишени без подвохов.
Вбежав в выемку, Прасол перепрыгнул через бетонную балку и, еще находясь в прыжке, саданул по второй цели во второй раз. Он успел сделать еще два выстрела. Затем упал за вагонетку, стоявшую на ржавой узкоколейке, быстро выкинул руку из-за колеса и вогнал в первую мишень сразу две пули. Встал, отряхиваясь…
— Все, товарищ полковник, — сказал Тесля, — можете из меня веревку вить, но пока не повторю ваш результат, буду здесь пыхтеть день и ночь.
— Добро, Владимир Васильевич, веревок я из вас навью. Но сейчас мы отработаем еще одну комбинацию. Борис Иванович, вы слыхали команду «Вперед! Я прикрою!»?
— Так точно.
— В кине, — сострил Пермяков. — В армии такой нетути.
— У нас будет. Только учтите, когда тебя прикрывают, это ничуть не веселее, чем когда тебе стреляют в спину. Но мы должны через такое пройти. Чтобы каждый в группе знал — прикрывают без дураков. Чтобы верили друг другу — если прикрывают, это надежно.
— Надо, так надо, — сказал Тесля.
— Отлично, Владимир Васильевич. Вы сейчас поползете до рубежа, с которого станет видна левая мишень. Я буду вас прикрывать и вести огонь по правой. Пули пойдут над головой, но вы на них ноль внимания. Я прикрываю…
Они бегали, стреляли, учились выскакивать из машины легко и быстро, метать на бегу гранаты, осваивали умение падать на камни, перекатываться и переползать. Казалось бы — наука для солдат- первогодков, но Прасол не жалел офицеров. Он знал — не случайность, а уменье и хладнокровие чаще всего спасают жизнь на поле боя.
— Пару деньков поживем на стрельбище, — сказал Прасол в один из перекуров. — Мне надо убедиться, что все у нас пойдет как по маслу.
К вечеру они разбили палатку, насобирали хвороста и сушняка, разожгли костер. В лесу, прогревшемся за день на солнце, густо пахло смолой и хвоей. Слабые порывы ветра доносили от реки волны сырого холодного воздуха. В овражках и на луговине, цепляясь за кусты и траву, собирались хлопья зыбкого тумана.
Костер, в который каждый старался подсунуть сухую ветку и полешко, весело потрескивал и дымил. Временами пламя ярко разгоралось, освещая лица людей багровым светом.
Тесля, насадив на тонкий ореховый прут копченую колбаску, вертел ее над огнем. С колбаски на угли капало сало, трещало и вспыхивало ярким пламенем.
Прасол задумчиво поковыривал обгоревшим концом палки угли и рассказывал о целях и трудностях предстоявшей операции. Впервые его команда узнала, для чего их собрали и что будут делать.
— Не стоит беспокоиться, товарищ полковник, — сказал Пермяков, когда Прасол окончил рассказ. — Все будет тип-топ. Мы их захватим…
— Захватов не планирую, — сказал Прасол. — Это вы из головы выкиньте. У сильного, а мы просто не имеем права забывать о своей силе — так вот, у сильного есть право не чикаться с теми, кто на него нападает. Вы думаете, они не знают о нашей силе? Знают. Но привыкли, что им не дают сдачи. Что если наши и стреляют на поражение, так где-то в Таджикистане, после того, как умылись кровавой юшкой. Надо такую веру сломать. Раз и навсегда…
— Ох и врежут же нам сверху за самодеятельность, если наломаем чужих голов, — усмехнулся Пермяков. — Чует сердце…
— Испугались?
— С вами? Нисколько. Надо же где-то начинать.
— А вы, Тесля?
— До конца.
— Шуршалов?
— С вами.
— Хорошо.
— Только один вопрос, товарищ полковник, — сказал Пермяков. — Вы сказали: захватов не планирую. Как же быть с эрой милосердия?
— С эрой милосердия? Это, любезный Юрий Иванович, из серии тех же мечтаний, что и коммунизм.
— Выходит, вы в коммунизм не верили?
— Верил, не верил… Разве мы говорим о религии? Если подвести под марксову гипотезу о коммунизме научную базу, то легко просчитывается, что общества полной социальной справедливости не было и быть не может. Люди от рождения наделены разными жизненными возможностями. Один здоров, энергичен, умен. Другой здоров, но дурак. Третий инвалид с детства. Четвертый от роду дебил — двуногое существо с разумом червяка. Только не дергайтесь. Это все правда, хотя мы лицемерно на нее закрываем глаза. Так о каком же равенстве этих людей может идти речь? Не делайте мне смешно, Юрий Иванович.
— Как же вы служили коммунистическому государству?
— Я служил просто государству. Оно никогда не было коммунистическим. Вы, дорогой мой, должно быть, не брали в руки Ленина. Теперь это не обязательно, так? О Ленине судят по Волкогонову. Между тем, Ленин говорил: коммунизм и государство плохо совместимы. Государство — инструмент политической борьбы. Коммунизм — общество, в котором изжиты антагонизмы. Значит, ему чужда политическая борьба…
— С трудом представляю такое общество.
— Я тоже, и все потому, что в марксизме-ленинизме есть экономическая теория, философская, но
