напряженной деятельности по управлению войсками, в условиях более чем спартанских.
В те дни на командном пункте Воронежского фронта Николай Николаевич встретился с его командующим, бывшим начальником Главного разведывательного управления генералом Ф. И. Голиковым. Они давно знали ДРУГ друга, но случай поговорить наедине, по душам, представился только сейчас. Тогда- то и задал главный артиллерист опасный, не дававший покоя вопрос: знал ли Голиков о подготовке Гитлером нападения на СССР?
Филипп Иванович ответил, что еще в конце декабря 1940 года лично докладывал Сталину о плане «Барбаросса», замысел которого советские разведчики добыли не в сейфах «Оберкоммандо вермахт», а из квартиры генерала фон Паулюса, где тому, ради экономии времени, разрешили работать над картами и расчетами. Последнее обстоятельство вызвало у Сталина подозрение: уж очень похоже на провокацию.
— Но самое главное, — поведал Филипп Иванович, — о том, что Гитлер начнет войну 22 июня 1941 года, посол Германии граф Шуленбург заранее сообщил Деканозову, советскому послу в Берлине.
При этом граф просил как можно быстрее передать информацию Сталину через господина Молотова, что и было сделано. В ответ прозвучало единственное слово: «Провокация »...
В конце ноября в составе группы генерала Василевского Воронов вылетел на Средний Дон для подготовки очередного наступления. Погода была плохая. Сильный туман не позволял использовать иные самолеты, кроме безотказных бипланов У-2. На них-то и добирались в указанный пункт члены группы — каждый самостоятельно.
Вскоре после вылета погода ухудшилась, самолет обледенел, пришлось идти на вынужденную посадку прямо в заснеженной степи.
Николай Николаевич, пока летчик возился с мотором, гаечным ключом сбил с крыльев самолета лед, лопатой расчистил взлетную полосу, и они взлетели. Прибыли, кажется, точно в указанный пункт, ошибка в ориентировании исключена, но куда же делся аэродром? Приземлились, чтобы смягчить удар, прямо в густой бурьян. И тут, откуда ни возьмись, прибежали красноармейцы.
Окружив самолет, они стали упрекать прибывших за то, что сели те в бурьян, а не на взлетно- посадочную полосу. Вот она, совсем рядом. А как ее разглядишь, эту полосу, если все завалило снегом?
— Вот такой же У-2 только что врезался в провода и разбился, — сообщили воины. — Да вы не беспокойтесь, генерал и летчик только ушибами отделались, уже выпили по сто грамм и чувствуют себя вполне нормально.
Первым, кто потерпел аварию при посадке на заснеженный аэродром, оказался сам главный летчик Советского Союза, командующий ВВС генерал А. А. Новиков. Несколько минут спустя генерал Воронов уже обнимал старого друга, впрочем, пребывавшего в настроении невеселом.
Где остальные машины? Какова судьба группы?
Получить ответы на эти вопросы не представлялось возможным, ибо самолет командующего ВВС так основательно оборвал провода, что быстро восстановить телефонную линию не удавалось. Поехали в ближайший районный центр и там на узле связи встретили начальника Генерального штаба А. М. Василевского; он тоже совершил вынужденную посадку и добрался сюда на попутных санях- розвальнях.
Судьба трех самолетов прояснилась, но судьба еще четырех оставалась неизвестной. Генерал Новиков волновался, тем более что стали поступать сообщения о неудачных посадках в степи бипланов У-2 и связанных с этим человеческих жертвах. Один, другой, третий... скоро их набралось полдюжины!
Но к вечеру все члены группы нашлись, и пострадавших среди них не оказалось. Что же касается неудачных посадок У-2, то они действительно имели место, только осуществили их пилоты авиаполка, в это же время перелетавшего на новый аэродром. Начальник Генерального штаба успокоил Ставку (там уже организовали поиск исчезнувших генералов), и группа приступила к работе.
Вскоре Василевский получил приказ убыть обратно в Сталинград, чтобы ускорить разгром окруженной немецкой группировки, и вся полнота ответственности за подготовку будущего наступления легла на плечи Воронова. Замысел операции был дерзок: ударом на Ростов предполагалось отрезать всю действующую на Кавказе группировку противника. Но в это время гитлеровские войска под командованием генерал- фельдмаршала фон Манштейна нанесли удар из района Котельниково, чтобы деблокировать окруженную в Сталинграде группировку. Для отражения этого удара Ставка начала искать силы и средства, ранее выделенные для операции, одновременно требуя ускорить ее подготовку, а потом предложила изменить направление главного удара, ограничив цели и размах предстоящего наступления.
Каждое подобное изменение автоматически влекло за собой уточнение прежних или выработку новых решений в целом ряде длинных командных звеньев, производство огромного количества расчетов, оформление документов. Но генералы Воронов и Ватутин работали так, словно сговорились преподать урок, и утром 16 декабря операция началась. За четыре дня упорных боев войска продвинулись на глубину до 90 километров, освободили 200 населенных пунктов, разгромили 9 пехотных дивизий противника и еще нескольким нанесли поражение. В те дни практически прекратила существование 8-я итальянская армия, отправленная Муссолини в далекие донские степи.
К этому времени генерал Воронов уже получил новое распоряжение Ставки: прибыть в Сталинград в качестве заместителя А. М. Василевского по разгрому окруженной гитлеровской группировки. План операции продолжительностью в 5-6 дней следовало представить не позднее 21 декабря 1942 года. Сроки, учитывая расстояние до Сталинграда, впечатляли...
Николай Николаевич простился с Ватутиным, ставшим ему настоящим другом, и, памятуя о злополучном перелете, сел в небольшой автомобиль с брезентовым верхом. Командующий Донским фронтом К. К. Рокоссовский сердечно встретил изрядно промерзшего представителя Ставки, и вскоре они вместе склонились над картой. Рождался замысел операции, вошедшей в историю под названием «Кольцо».
Подготовка решающего удара включала ряд промежуточных шагов, таких как захват господствующих высот на подступах к городу. Там, как предполагалось, было боевое охранение противника. Его следовало сбить, чтобы выйти к переднему краю. Но все попытки решить вопрос методом боев местного значения потерпели неудачу. Это казалось странным.
Тайна была раскрыта при помощи письма, добытого советской разведкой и представленного начальнику артиллерии Красной армии. В нем командир гитлеровской пехотной дивизии генерал-лейтенант фон Дани- эльс подробно излагал своей супруге тактическую обстановку, описывал боевой порядок соединения и, в частности, сообщал, что по господствующим высотам проходят не позиции боевого охранения, а подлинный передний край. Воронов показал письмо командующему фронтом, и тот немедленно приказал прекратить бесплодные атаки, сосредоточив силы на подготовке к решающему штурму.
Позже Николай Николаевич встретил и самого автора письма на допросе — в качестве военнопленного.
— Как вы думаете, откуда мы могли узнать боевой порядок вашей дивизии в обороне? — спросил он фон Даниэльса.
— Путем разведки, — сразу же ответил пленный генерал.
Николай Николаевич задумался: откроешь секрет, и сидящий перед тобой человек до конца своих дней будет корить себя за промах, а то и сведет счеты с жизнью. Фон Даниэльс так и не узнал, в чьи руки попало его письмо. Но это будет позже. А пока безнадежно опаздывавшие поезда с важными грузами ставили под угрозу срыва утвержденный срок начала операции.
Генерал Воронов позвонил Верховному главнокомандующему и попросил еще четыре дня на подготовку. Сталин лишь сказал: «До свидания» — и повесил трубку. Тогда Николай Николаевич отправил в Москву подробное донесение с изложением причин задержки. Судя по тому, что телефонный звонок ждать себя не заставил, об этом было сразу же доложено Верховному главнокомандующему.
— Вы там досидитесь, что вас и Рокоссовского немцы в плен возьмут! — услышал Воронов недовольный голос. Затем последовали упреки в медлительности, а после них вопрос: — Что значит «+4» в вашем донесении?
— Нам нужно еще четыре дня для подготовки. Мы просим начать операцию «Кольцо» не 6-го, а 10 января.
— Утверждается, — недовольно ответил Верховный, вешая трубку.
— Хорошо было слышно? — поинтересовалась телефонистка.
