– А мне он показался человеком неглупым.
– Эффект красивой фразы!.. Это сбивает с толку многих, так что не обольщайся на его счет.
– Кажется, начинаю догадываться, откуда этот синяк.
– Верно. Когда я срываюсь, я срываюсь до конца. Сегодня досталось всем – и Торесу, и его помощникам, и нашему с тобой надсмотрщику.
– А в конце концов и тебе.
– Чепуха, – Барнер прикоснулся пальцами к синяку и ойкнул. – Ты бы поглядел, как я с ним схватился. Я говорю о нашем великане-надсмотрщике. Со стороны это был, наверное, цирк. Таких, как я, ему нужен минимум десяток. Детина ростом под потолок, каждый кулак, как голова ребенка, в общем, этакий Примо Карнера без перчаток. Ну да ты с ним еще увидишься…
Слова Барнера оказались пророческими. Не успел он договорить фразу, как дверь отворилась и в каюту заглянул морской пехотинец. Едва взглянув на него, Генри понял, что журналист нисколько не преувеличивал. Даже Кид выглядел рядом с этой горой мускулов замухрышкой.
– Так как насчет ужина? – вошедший окинул их колючим взором.
– А ты разве не прихватил его с собой?
Фыркнув, военный вышел. Барнер с видом победителя обернулся к Генри.
– Только так с ними и нужно!
– Неужели ты и впрямь дрался с этим слоном? Не понимаю…
Барнер самодовольно улыбнулся.
– Я напал первым! И даже успел дважды ударить. Уж не помню, куда я попал, но поверь мне, это были удары в цель.
– Хорошо, но что же делать теперь? Мы оба под замком, и мне это очень не нравится.
– Согласен, приятного мало, – журналист беспечно кивнул. – И потому первое, что мы предпримем, это плотно поужинаем. Сытый взгляд на события существенно отличается от голодного.
– Но если произойдет что-нибудь важное? Мы ведь ничего не узнаем!
– Ты хочешь, чтобы я снова завелся? – Барнер пожал плечами. – Нет уж, уволь. С меня достаточно и одного синяка. Хочешь знать, что я чувствую? Зависть. Черную зависть.
Генри недоуменно приподнял брови.
– Поясню. Вы с Кидом поставили меня в идиотское положение. По долгу службы я любопытен, но так уж вышло, что из нас троих я единственный, кто не ощутил силу рыбьего разума.
– И ты переживаешь по этому поводу?
– Не то слово. Я в бешенстве! После того, как Кид описал свои злоключения, я не нахожу себе места. Это как шило в одном месте. Э-э, да разве ты поймешь!..
В каюту вошел стюард с подносом. Следом заглянул бритоголовый охранник. Покосившись в его сторону, Барнер со вздохом приблизился к столу.
– Впрочем, может, хоть это меня успокоит? – он сорвал с блюда салфетку, шумно втянул носом воздух. Удрученно констатировал: – Конечно. Так я и думал. Яд – и довольно сильный.
Охранник у двери что-то буркнуло себе под нос. Барнер немедленно обернулся к Генри.
– Садись же! Он желает нам приятного аппетита…
Крупная черная муха бродила по потолку. Возможно, она решилась пересечь его из конца в конец, но, не располагая компасом и картой, то и дело сбивалась с пути, петляя и возвращаясь на исходный рубеж. И все же путешествие пешком, по-видимому, доставляло ей удовольствие. Останавливаясь, она счастливо потирала лапки. Жизнь была чудесна, просторы манили и радовали. И разве не подвиг – отказаться от крыльев, как некогда Икар отказался от ног? Самоотречение, даже самое бессмысленное, всегда подвиг!..
Лежа на кушетках, они лениво следили за успехами насекомого. Длилось это уже добрых полчаса, и Генри чувствовал, что потихоньку начинает ненавидеть муху. Она отвлекала от мыслей – и без того бледных и скучных.
– Всех понимаю – жуков, червей, пауков, – забормотал Барнер. – Даже комаров! Они-то знают, на что идут и чем могут заплатить. Но только не мух! Безмозглые создания! Мелькают, снуют – и все без смысла.
– А какой смысл у комара?
– Ну, не скажи! Комар сполна платит за чужую кровь. Все-таки собственная жизнь – не шутка! Он рискует – и одним этим заслуживает уважения. А вот мухи… – Барнер привстал, держа в руках полотенце. – Их и убивать-то противно.
Он взмахнул импровизированным орудием. Муха исчезла. Поглядев на Генри, журналист невесело рассмеялся.
– Честно говоря, ненавижу режиссеров, помешанных на натурализме. Лазейка для бездарей с претензиями.
– Это ты к чему?
– Да просто так. Отчего-то вспомнилось. Представь: таких же мух или тараканов кто-нибудь медленно давит пальцем. А то еще хуже – рубят головы петухам или стреляют из ружей по собакам. Никогда не видел подобных киношедевров?
Генри покачал головой.
– Счастливец! – Барнер снова улегся на кушетку. – А я вот насмотрелся. Так сказать, чреватое любопытство. Хотел понять, для чего это делается.
– И понял?
– Нет, но понял другое. Смерть животных и насекомых – это авангард и экзотика. Сам же человек – давно за рамками натурализма. То есть, к сковыриванию прыщей и испражнению на экране нам, вероятно, еще предстоит попривыкнуть, но убийство мы давно прошли. Настолько давно, что иного кинотворчества у нас практически не осталось. Смерть гуманоидов – это норма, обязательный атрибут любого сериала. Остренький пустячок, как приправа к салату. – Барнер печально усмехнулся. – А помнишь, был такой фильм «Тарзан»? Пожалуй, взглянуть на него сегодняшним зрением – ужаснешься. Сколько животных там поубивали, жуть!
– Нравы были иные.
– Верно. Тогда это никого не шокировало. – Барнер язвительно провозгласил: – Эволюция, мой друг! От животного к человеку!
Генри озабоченно потер виски.
– А может быть, все к лучшему? Как ни крути, мы отходим от привычного эгоцентризма, если начинаем жалеть бегемотов и обезьян.
– Чушь! Никого мы не начинаем жалеть. Просто окончательно перестали уважать самих себя, сопоставили наконец животный мир и человека, сделав вывод, что звери невинны и потому достойны некоторого сочувствия, а вот человек – тот тысячу раз заслуживает наказания! Он может даже еще не родиться, но он уже обречен на зло, которое ему суждено вершить. Мы обременены разумом, и по одной этой причине наше место на скамье подсудимых. Только осмысленное зло является злом. Львы, волки и тигры грызутся, мы же смакуем! Слышишь, Генри, сма-ку-ем! Процесс смакования мы довели до невероятных форм. Умнейшие представители рода человеческого без устали предостерегают нас, а мы даже их не слышим! Сам Господь Бог бессилен! Одну за другой ниспослал на землю три религии – и что толку? Мы прем и прем вперед, как обезумевшее стадо. Да и вперед ли? – Барнер в раздражении махнул рукой.
– Прекрасная речь, – похвалил Генри. – Ты в самом деле так думаешь?
– Не знаю. Можешь считать это экспромтом, произнесенным в запальчивости.
– Ну, а что ты думаешь насчет косяка?
– А что я могу думать? – Барнер живо перевернулся на бок и подпер щеку ладонью. – Ты о нем должен знать больше. Как-никак дважды сталкивался лоб в лоб. Я же маленький человек и даже не способен совершить такого пустяка, как поднять бунт на флагмане и вздернуть Тореса на рее. Да и почему, черт возьми, нашим рыбкам самим не позаботиться о себе? Если они действительно представляют собой разум, отчего не сообразят, что к чему? В конце концов, стоит им рассыпаться в стороны, и Торес окажется с носом. Ищи-свищи ветра в поле!
– Но это будет равносильно самоубийству. Сами по себе рыбы не располагают разумом. Их сила в
