кабинета Матвея Павловича, но нужный сигнал Вадим все-таки уловил. И тотчас переместился частью короны в свой родной закуток.
Он успел вовремя, – приоткрыв фанерную дверь, к нему как раз заглядывал бригадир зековского люда. Вадим увидел его немо шевелящийся рот, но голоса не услышал. Пребывать в двух телах одновременно становилось все более обременительным. Зыбкое метатело, напоминающее скорее призрак, нежели живого человека, не могло понять, о чем же вещал гость.
– Пожалуй, на сегодня все, – Дымов поднял ладонь, задержал ее напротив лица Матвея Павловича. – Вам теперь лучше всего отдохнуть. Отмените на сегодня все дела и как следует выспитесь.
– Я не умею днем засыпать…
– Ничего, я вам помогу. – Вадим послал в ладонь легкий импульс.
Теплая волна толкнула начальника колонии, заставила смежить веки. А еще через мгновение он мягко повалился на кушетку. Матвей Павлович уснул сразу и без сновидений. Вадим же поправил у него под головой матерчатую подушку и поспешил выйти из кабинета. Оказавшись в коридоре, тут же окутал себя невидимой мантильей. Это было у него чем-то вроде шапки-невидимки. Можно было спокойно уходить. Эластичные лимбы мгновенно дотянулись до барака, оживили двойника в кресле. Ситуация тотчас прояснилась, – прорезался голос далекого бригадира. Дымова звали на разбор. Зачем и для чего, можно было только догадываться, однако это было уже несущественно. Приближение главных охотников Вадим чувствовал уже давно. И отчетливо понимал, что этот день является его последним днем на воле. Точнее – на зоне, которая с неволей у него по сию пору не ассоциировалась. Как ни крути, он успел тут обжиться, завести друзей и пациентов. И мимолетно кольнуло чувство сожаления. Точь-в-точь как на родном вокзале за секунду до посадки в поезд. Было жаль покидать этих людей, было жаль перелистывать еще одну значимую страницу…
Глава 4
Разумеется, обман, на который пошли Дымов со своими друзьями из милиции, долго продлиться не мог. Очень скоро федералы сообразили, что в руки им попался кто-то другой, на мистического палача совсем даже и не похожий. Не удивительно, что следовательская машина заработала полным ходом, и уже через пару дней после того, как был разрушен торговый центр «Магнетик», в больничную палату к Дымову ворвались вооруженные спецназовцы. Его вывезли под стволами автоматов прямо на койке. Переведя в тюремный госпиталь, тут же принялись испытывать на прочность. Копали не слишком глубоко, но довольно жестко. Сам Вадим за свободу свою не боролся, однако прекрасно сознавал, что и Шматов, и Миронов, и влиятельные пациенты из «Галактиона» предпринимают немалые усилия для его освобождения. Толку это, правда, не приносило. Увы, еще со времен Берии секретные службы сумели всем и каждому наглядно объяснить, кто есть главный в этой стране. Шумиху вокруг исчезнувшего экстрасенса быстро погасили, а самого Дымова упрятали в хорошо оборудованные подвалы, где и взялись с энтузиазмом переманивать на свою сторону, а проще говоря – перевербовывать. Банальное запугивание чередовали с физическим давлением, а душевные беседы – с суровыми допросами.
Поскольку от стандартных тестов Вадим наотрез отказался, а подсадку-колдуна попросту проигнорировал, к нему применили более современные методы. Вливая через капельницу химические расслабители, помещали в камеры с неумолкающей музыкой, порой допрашивали на протяжении круглых суток. Пару раз крепко избили – сначала резиновыми дубинками, а после – толстенной брошюрой с описанием программной продукции компании «Майкрософт». При этом Дымов сидел привязанный к стулу, а мускулистый богатырь с обнаженным торсом наотмашь хлестал трехкилограммовой брошюрой по лицу пленника. Хорошо, хоть не томом Советской Энциклопедии, но все равно получилось довольно чувствительно. После каждого удара череп Вадима наполнялся тягучим звоном, а взъяренное метатело самовольно скручивалось питоньими узлами, норовя выпростать напряженные лимбы навстречу истязателю. Вадиму стоило большого труда сдерживать себя в повиновении, хотя иные из особо жестоких ударов он все-таки смягчал.
Получалась в высшей степени странная игра: он мог бежать от них, но не бежал, мог с легкостью превратить логово секретчиков в руины, однако не делал и этого. Более того – Дымов с прилежанием сносил побои, терпеливо постигал мироощущение жертвы. При этом он внимательно присматривался к собственным мучителям, прощупывал их на ментальном уровне, кропотливо достраивал мысленную картотеку хищников. Можно было не сомневаться, что и они в свою очередь черпают от него определенную информацию. Он не кричал и не просил пощады, и они мотали это на ус. Любые ссадины и синяки на нем проходили в течение ночи, и это тоже их крайне интересовало. Дымов подозревал, что все свои наблюдения они тщательно протоколируют, сводя в аккуратные папочки, подшивая вместе с ксерокопиями допросов. Спрашивали же, разумеется, о наркотике празитон, о недавней гибели Аксана, о взрывах в торговом центре «Магнетик», о связях с хакерскими центрами. Временами интересовались и прошлым Вадима, а именно – Чернобыльским реактором и внезапным появлением Дымова вблизи поврежденного блока. Впрочем, эту тему копали вяло и неуверенно. Складывалось ощущение, что следователи сами не до конца верят в то, что некто мог выбраться наружу из ядерного пекла.
Впрочем, дело было даже не в следователях. С самого начала они вели себя так, как хотелось Дымову, и главным режиссером всего этого действа был ни кто иной, как он. Именно поэтому следователей интеллектуалов сменили свирепые каты, а вместо мудреной шахматной осады на вооружение была взята тактика болевого наскока.
Вадим и сам не до конца понимал, зачем он затеял этот спектакль. Должно быть, ощущал информационные лакуны, которые следовало срочным образом заполнить. Так уж получилось, что никто и никогда его всерьез не пытал и не допрашивал, не держал в карцере и не подвергал намеренным издевательствам. Даже на Горке жутковатого Кита, негласного короля уголовного люда, все ограничилось скоротечным боем, а до пыток дело так и не дошло. Между тем, поприще, которое Дымов избрал для себя, требовало досконального знания и этой мрачноватой стороны жизни. Он лечил тех, кто прошел через ад, но его собственный ад был мал и неконкретен. Конечно, кое-что он знал о черной изнанке жизни, многое успел прочувствовать на собственной шкуре, и все-таки не хватало деталей, не хватало перевоплощения – того самого, о котором столь красочно повествовал Станиславский. В самом деле, настоящее горе можно сыграть лишь тогда, когда знаешь, что это такое. Дымов никогда не верил теоретикам человеческих рефлексий, измышляющих синтетические чувства. Тайна настоящего преступления для него тесно увязывалась с тайной хищника, с тайной агрессии и тайной всеобщего зла. Инстинкты заставляли людей истреблять себе подобных, лишать их крова, денег и одежды, но если действия примитивного хищника очерчивались достаточно узкими рамками, то человеческий разум, конечно же, шел дальше. Собственно говоря, именно эту человеческую особенность Вадим и намеревался постичь. Как хотел постичь и природу истинного карателя, понять и осмыслить то чудовищное состояние души, когда радость от чужой муки затмевает малейшие проблески сочувствия. И даже, наверное, не понять, а ощутить в самом себе, поскольку только собственные ощущения дают самый верный ответ. Умственное приближение к истине еще не означает самой истины, – Вадим же хотел знать именно истину, поскольку только такое знание наделяло его правом лечить людей, правом вершить чужие судьбы.
Собственно говоря, с ролью палача он тоже успел в свое время свыкнуться, и все-таки это было совсем не то. Вадим прекрасно понимал, что есть великая разница между добровольным садистом и палачом по принуждению. Почти такая же, как между киллерами покойного Аксана и солдатиками, вставшим на защиту родных границ. И те, и другие убивают, но убивают совершенно по-разному.
Кроме того, он продолжал наблюдать за самим собой, пытаясь со стороны понять, сколько же может человек выдержать перед тем, как окончательно сломиться. Наверное, подобное самоистязание могло показаться глупым и нелепым, но Вадим твердо знал, что это ему действительно нужно. Не может врач лечить зубы, если сам никогда не испытывал зубной боли. Ну, не может и все тут! То есть лечить-то он будет, но будет лечить плохо, и именно такого брака Вадим больше всего опасался в своей профессии. Кроме того, нынешние его застенки можно было уподобить машине времени, переносящей в далекие сталинские годы, когда люди умирали миллионами, когда ломали одних и подсаживали наверх других. В сущности, и нынешние земные проблемы целиком и полностью прорастали из тех болезненных корешков, а потому ТО знание обещало стать фундаментом знания СЕГОДНЯШНЕГО…
Примерно в те же неласковые денечки произошла у него и первая встреча с Дюгонем. Высокопоставленный чин тоже вел свою игру и сразу же недвусмысленно предложил Дымову оказать
