сустрий, а пол промыли и протерли досуха, присыпав сверху слоем чистого песка. А еще через часок в барак доставили множество склянок с отвратительно пахнущими мазями, и тощий лекарь с изможденным желтушным лицом собственноручно обработал опухшую спину Шматова, с величайшей осторожностью перевязал кисть Миронова. Кроме того, тощий врачеватель самым внимательнейшим образом прослушал пульс своих пациентов, некоторое время изучал ладони, довольно долго вглядывался в белки глаз, заставляя заводить зрачки под веки, переводить их вниз, вправо и влево. После этого он коротко переговорил с шерхом и с достоинством удалился.
– Ну? – просипел Потап. – Что он там напророчил?
Салудин пожал плечами. Врать и выдумывать он явно не умел, а передавать сказанное лекарем ему, судя по всему, не очень хотелось.
– Он сказал, что ты скоро умрешь. Но не от стали, а от камня.
– Вот как! – Шматов нашел в себе силы усмехнуться. – Хорош хиромант, нечего сказать! Только мне-то какая разница, чем меня завтра попотчуют.
– Он сказал, что завтра ты не умрешь. Тебя погубит камень, поселившийся в твоей печени.
– А я? – поднял забинтованную руку Миронов.
– Про тебя он сказал, что ты умрешь в очень большом чине.
– Погоди! Причем тут наше будущее? Мы что, спрашивали его об этом?
– Дело в том, что он игрок, а значит, завтра на арене тоже будет делать на нас ставки. – Чуть помолчав, шерх добавил: – Думаю, он даже рад, что суфан пригласил его к вам. Он ведь сумел заглянуть и в свое собственное будущее.
– Чушь какая-то!
Салудин медленно покачал головой.
– Если вы думаете, что он шарлатан, то это не так. Я знаю этого лекаря. Это придворный лекарь Цельсух. Если верить слухам, в прогнозах своих он редко ошибается.
– Чего же ты сам не дал ему свою руку?
– Потому и не дал, что знать свое будущее не хочу.
– Черт! – Танкист нервно подскочил на месте. – А я бы, в натуре, не отказался! Хотелось бы последние деньки кутнуть на полную катушку. Хуже нет, чем сдохнуть в такой вот халупе. Да еще от яда каких-то пиявок.
– Не боись, не сдохнем, – проворчал Миронов. – Коли Цельсух сказал, что победим, значит, победим…
Утренняя побудка несколько отличалась от предыдущих. Во-первых, Шматов, поднявшийся с лавки, тотчас покачнулся, ощутив тяжесть во всем теле. Голову его заметно кружило, а мускулы казались отлитыми из тяжелого чугуна. Немногим лучше чувствовал себя Миронов. Температура с опухолью спала, однако бойцами они по-прежнему оставались никудышными. Только шерх выглядел свежим и невозмутимым, а темные круги вокруг глаз делали его облик даже более грозным. Облившись водой по пояс и тщательно растерев лицо полотенцем, Салудин выудил неведомо откуда золоченый гребень и занялся своей бородой. В то время, как Сергей пытался худо-бедно размять затекшее тело, а Шматов массировал грудь, шерх продолжал расчесывать бороду и шевелюру, из лохматого неухоженного пленника мало-помалу превращаясь в высокородного князя из рода Каро. Преображение было столь разительным, что, поглядев на Салудина, приблизился к чану с водой и Танкист. Поплескав водой немного на лицо, он шумно высморкался и, сверкая металлическими фиксами, объявил:
– Вот же еханый бабай! В самом деле, круто! Наверное, башковитым был тот пацан, что первым додумался умываться.
Глядя на его сияющую физиономию, Шматов с Мироновым дружно фыркнули и даже шерх не удержался от улыбки. Как обычно Салудин надел цветастый халат, подпоясался узорчатым кушаком. Россиянам же пришлось обратиться к прежнему своему брэнду, воспользовавшись изрядно потемневшими рубашками и повязав на шею галстуки. Зато и завтрак на сей раз был доставлен более чем отменный. Должно быть, сотник-суфан в должной степени внял словам Салудина, попытавшись по мере сил загладить вину за недобрую ночь. Впрочем, сам шерх к еде почти не притронулся, бывшие милиционеры тоже позавтракали без особого аппетита, зато Танкист наворачивал за четверых.
– Нутром чую, брехал ваш лепила. – Комментировал он, похлопывая себя по животу. – Кончат нас сегодня. Всех скопом. Не на арене, так где-нибудь в другом месте. Уж я таких уродов, как этот Фебуин, знаю. Требуха гнилая, а нутро мстительное. Даром, что баклана из себя корчил, значит, в натуре, не успокоится, пока в гроб не запакует.
– Это мы еще поглядим, кто кого быстрее запакует! – проворчал Миронов. – Я ножей побольше прихвачу. Если этот орел устроится в первых рядах, обязательно достану.
Шматов, попытавшийся взмахнуть своей шпагой, болезненно скривился.
– Пожалуй, ты прав. Победа нам сегодня не светит. Так что попробуем хоть с ним расквитаться.
Вряд ли шерху понравились его слова, но своей невозмутимости он оставался верен. При этом, подобно милиционерам, он отлично понимал, что обещает им предстоящая схватка. По сути, драться предстояло ему одному, поскольку полагаться на Шматова с Мироновым не приходилось. А что это такое – оказаться в одиночку против численно превосходящего противника, он, видимо, знал прекрасно.
Гул барабанов и призывный вой труб заставил их выпрямить спины. Умирать отчаянно не хотелось, но не зря говорят, что на миру и смерть красна. Зрителей сегодня следовало ожидать великое множество, тем более, что в амфитеатр обещал пожаловать сам мафат. Значит, и умереть нужно было красиво. По крайней мере, в этом им виделся хоть какой-то смысл.
– А если Вадик все-таки поможет? – с надеждой вопросил Миронов.
– Может, и так, но лучше об этом не думать…
Скрипнула открываемая дверь, и в барак торжественно вошла колонна стражников. Как обычно впереди шествовал сотник-суфан. На этот раз он даже поприветствовал бойцов воздетым к потолку кулаком. Торопить и покрикивать на пленников он не стал, но с объявлением, которое его вынуждал сделать порядок, все же ознакомил:
– Ваш четвертый напарник был заявлен оруженосцем, – хмуро сказал он, – но старейшины состязания заявки не приняли. Отныне драться должны все четверо.
– Милый мой! – воодушевленно воскликнул бывший зек. – Да кто же, в натуре, отказывается! Ясен пень, пойду вместе с корешами! Авось, и Зурбана вашего сумею на пику поддеть…
За стенами барака с новой силой запели трубы, барабаны выдали тревожную дробь.
– Ну, вот и похоронный марш для нас заиграли! Люблю веселье под хорошую музыку! – Танкист, не выбирая, подхватил с возка коротенький меч. – Давай, вохра, веди нас в мясницкую! Спляшу вам «Танец смерти». Хрен вы такой когда видели!..
Глава 9
– Погодите, Вадим, я с вами.
– Нет!
Прозвучало это с должной категоричностью – когда надо Вадим умел подпускать в голос металла. Во всяком случае, повторять просьбу Бартон не стал. Нетерпеливо перебирая длинными ногами, так и остался торчать на краю воронки. Завидующие его глаза так и сверлили спину уходящему, однако щадить его Дымов не собирался. Без того был виноват в том, что затянул англичанина в этот круговорот. А по уму – следовало бы оставить за городской стеной, а еще лучше – там же, на месте казни его товарищей. Однако не оставил – взял с собой – и сделал это не без умысла. Уже давным-давно Вадим понял, что держать опеку над посторонними людьми стало для него жизненно важным занятием. Пожалуй, подопечные были ему необходимы в той же степени, в какой был им необходим он сам. Это касалось и пациентов в клинике, и Потапа с Сергеем, и нынешнего англичанина. Без него многие из них попросту бы пропали, но и он бы без них, безусловно, заскучал. Так матери с бабушками чувствуют свои состоятельность, пока в них нуждаются дети и внуки. В этом смысле женский род ближе к истине ближе, нежели мужички, успокаивающие себя профессиональной востребованностью. Слов нет, профессия – штука хорошая, однако при всем при том отдает мертвечинкой, отсутствием теплых человеческих отношений. Во всяком случае, то, что является для женщин первостепенным, мужчины вполне осознанно отодвигают на второй план, тем самым автоматически отодвигая на задний план и себя. Вадим даже не понимал это, а чувствовал. Как чувствовал и то, что с
