определенно не держали. В одном месте он чуть было не растянулся, и кто-то из бродяг неосторожно хихикнул. Это переполнило чашу терпения. Кабан немедленно взъярился.
– Что, хиханьки строить! Кто тут у нас такой храбрый!
Про «храброго» братва, разумеется, поняла все правильно, но спорить с задирой не стали. В руке Кабана мелькнула плеть с шипастым шариком на конце. От нее опасливо шарахнулись. Видя, что плеть вот- вот полоснет и его, Артур предупреждающе поднял пэтчер.
– Успокойся, командир!
– Что? Это ты? На меня?!..
А в следующую секунду прошуршали ветви, и из кустов навстречу колонне на светлой приземистой кобылке выехал Щеголь.
– Чего развоевался, Кабанчик? Или осколком зацепило? – вожачок соскочил с лошади, широко расставляя короткие ноги в хромовых сапожках, подошел ближе.
– Да так это я… Вот хромого в спину шкрябнуло. Кажись, серьезно. Еще у троих царапины.
– Что там такое стряслось?
– Так сам небось слышал. – Кабан зло махнул рукой. – Почитай, еле ноги унесли. И все потому, что новичка послушали. Заманил, падла! А то с чего бы этой железяке в нас шмалять?
– Что скажешь, солдатик? – Щеголь перевел взор на Артура.
Артур угрюмо шевельнул плечом, словно отмахивался от докучливого насекомого.
– А то и скажу. Обмочился твой помощничек. Вот и валит с больной головы на здоровую.
– Что ты сказал? Повтори! – Кабан прыгнул к нему, расставив кулаки, готовый в любой момент атаковать. – Да я таких сосунков гирляндами на деревьях развешивал.
Артур коротко врезал ему сапогом в низ живота, основанием ладони колотнул в челюсть. Получилось коротко, просто и эффектно. То есть, оттого и эффектно, что как-то уж слишком просто. Без выкриков, без боевых стоек. Кабан шлепнулся на колени, а затем клюнул носом в землю. Артур брезгливо обтер ладонь о ближайший древесный ствол.
– Лихо! – Щеголь широко улыбнулся. – А вояка-то наш рукастый!
Уловив настрой вожака, окружающие засмеялись.
– Так что, солдат, скажешь-присоветуешь? – на очухивающегося Кабана Щеголь уже не глядел. – Стало быть, никак нам в Бункер не проскользнуть?
– Стало быть, никак.
– Но ты ведь оттуда выбрался?
– Потому что есть разница – оттуда или туда. Оттуда меня выпустили, обратно не впустят. Так уж там все организовано.
– Ой, не верю я тебе, солдат! Ой, не верю! Ведь наверняка, знаешь какую-нибудь лазейку! – Щеголь улыбчиво погрозил пальцем. – Ну да ладно, после об этом… Как, Кабанчик, самочувствие?
– Дышу, Щеголь. Еще дышу, – сидя на земле, Кабан протяжно высморкался через обе ноздри. – Но этому солдафону, чую, недолго дышать осталось.
– Подбери когти, Кабан. Этот парень нам еще пригодится. – Вынув из кармана реквизированный у Артура газоанализатор, Щеголь перещелкнул микриком. Поймав усмешливый взгляд солдата, спрятал обратно.
– А Песцу нашему голову снесло, – буднично сообщил ординарец Щеголя. – Он, дурак, на дерево полез. Поглазеть решил, как вы там на болоте. Так сначала башка вниз слетела, а потом уж он сам.
– И хрен с ним, – Щеголь присел на пень и буднично принялся вытряхивать из сапога набившуюся труху. – Главное, дождь на спад пошел. Будем и мы потихоньку трогаться.
Глава 6
Гриб был невообразимо огромным – самым огромным из всех виденных им до сих пор. Кто знает, когда начал он свой рост, исподволь занимая утробу здания, рыхлой мякотью заполняя подвалы, лестничные переходы и брошенные квартиры. Впрочем рекорды гигантизма устанавливались практически еженедельно, о чем сообщали в комендатуру перепуганные горожане. В этом же доме никто не жил, и сигнал о «госте» поступил слишком поздно. Грибная плоть стала уже выпирать из окон, пузырящимися коростами успела выползти на крышу. Теперь здание приходилось сжигать целиком, и они сжигали его, методично поливая из огнеметов, дожидаясь момента, когда можно будет спуститься в обугленные подвалы и добить врага в его логове. Во всяком случае именно с подвалов грибная плесень начинала свои атаки на городские здания, там пускала свои корни – массивные, напоминающие хищных питонов стволы, извивами убегающие в землю.
Кивнув Пульхену, Вадим сорвал с лица респиратор и заковылял к броневику. Черная улица продолжала раскачиваться перед глазами. Жирным слоем сажа успела облепить ветви деревьев, асфальт, стены домов. Похожий на негра Панчуга, поблескивая белками глаз, полулежал на броне, с интересом наблюдая за игрой пламени. Механик редко когда покидал свое рычащее поршнями детище, и его трудно было упрекнуть. Пару дней назад, когда автоматной очередью Вадиму прошило плечо, спас положение именно Панчугин. «Бульдоги», разместившие в кирпичном пакгаузе пулемет, ударили по улице в самый неожиданный момент. Людям Пульхена, застигнутым врасплох, ничего не оставалось, кроме как растянуться на тротуаре и открыть ответный огонь. При этом они не имели возможности ни отползти в сторону, ни спрятаться за случайным укрытием. Обкуренные же «бульдоги» садили и садили по ополченцам, все более распаляясь от посвиста пуль, от собственной лихой безнаказанности. Спасибо подпольным химикам кустарям, – синтетические наркотики обычному горажанину проще было добыть, нежели кусок хлеба. Именно в этот критический момент, нырнув в бронированное чрево своего монстра, Панчугин подоспел к месту событий, сходу залепив по пристрою серию осколочных снарядов. В подобных делах он слыл виртуозом, приноровившись одновременно стрелять из пушки и управлять машиной. Не считая «бульдогов», единственный, кто серьезно пострадал тогда, был Вадим. Автоматная очередь ударила его в плечо, и в первый же момент он с досадой понял, что самолечением на этот раз не отделаться. Так или иначе, но лекарь Пульхена трижды уже менял Вадиму повязку, и каждый раз представителю медицины что-то в его ране очень не нравилось. По крайней мере вид у лекаря был именно такой. Впрочем, единственную засевшую в мякоти пулю он извлек вполне профессионально, шов наложил безукоризненный. Но вот далее с выздоровлением что-то застопорилось. Плечевой сустав постоянно дергало, трудно было спать, и чуть ли не каждый вздох отзывался стреляющей болью.
– Сжигаем, сжигаем, а все без толку.
– Что? – Вадим тяжело поднял голову.
– Сжигаем, говорю, чуть ли не кварталами! – заорал Панчугин. – И никакого толку. Как мерли людишки, так и мрут. А всей этой хренотени с плесенью да мокрицами только больше становится.
Вадим взглянул на чадящее зарево, на невзрачные фигурки с ранцевыми огнеметами. Яркие, огненные струи вразнобой били по уродливой плоти гриба. Из пожарища, стремительно шевеля маслянисто поблескивающими ножками, одна за другой выскакивали мокрицы, попадая под бьющее пламя, сворачивались в клубки, начинали судорожно извиваться на тротуаре. Самые крупные из них достигали в длину ста и более сантиметров, а уничтожить метровую мокрицу даже из огнемета не так-то просто. Смрадное облако черных хлопьев поднималось над домом, гриб съеживался от огня и темнел, покрываясь извилистыми трещинами, чуть отступал, пытаясь укрыться за кирпичными стенами. Так улитка, чуя опасность, втягивает под панцирь свою склизкую плоть.
– Ты можешь предложить что-то иное?
Простоватое личико Панчуги в напряжении подсобралось, трудные морщины выстелили лоб. Думал он, впрочем, недолго.
– Ну, во-первых, горючку перестать жечь. Без того мало. Раздать населению вместо того же керосина. Чтоб в домах стало светлее. А во-вторых, на биозавод наведаться. Синтезаторы-то белка все там. Вот тебе и проблема голода!
– Ну, а гриб?
– Что гриб?… Гриб – он и есть гриб. Обычная, блин, плесень… – приподняв над головой шлемофон, Панчуга поскреб в затылке. – Как знать, может, и не из-за него эта холера началась.
Вадим устало прислонился к гусеничным тракам. Хотелось упасть, растечься водой по тротуару.
– Дурак ты, Панчуга. Из-за чего же еще?
