было даже не коричневым, а черноватым. Словно тронутый гниением гриб шампиньон. Отходящие в стороны ласты-мантильи судорожно шевелились. Судя по их размерам человек этот действительно был не самым слабым. И обаять, и заставить, и придушить мог проще простого. Во всяком случае, с детьми это у него наверняка получалось. Приобнял одной «ластой», чуть приласкал другой, предупреждающе стиснул третьей.
Впрочем, сейчас у насильника вряд ли что могло бы получиться. Ужас помутил его сознание, заставил предательски дрожать колени. Это было стыдно и непривычно, но Альберт Полуянович ничего не мог с собой поделать. Пожалуй, никогда в жизни он так не боялся. От гостя исходили пугающие флюиды, сходу заставляющие верить в самую стервозную мистику. Этого не могло быть, но это было! И краешком сознания Альберт Полуянович понимал – прекратить ужас он мог только немедленными действиями…
Собравшись с силами, поклонник юных тел ухватился за тяжелый офисный стул. Всего-то несколько хорошеньких ударов! Сначала по черепу, а потом по хребту. И парочка свирепых пинков под ребра. И все! Весь этот бред разом завершится…
Подхваченный за спинку стул стремительно взмыл вверх, вывихивая пальцы, с той же стремительностью опустился. Не на спину страшного гостя, а на голову физкультурника. В глазах слепяще вспыхнуло, от боли Альберт Полуянович задушенно вскрикнул.
– Угомонись, касатик! В следующий раз сделаю еще больнее.
Неведомая сила небрежно сграбастала учителя физкультуры за горло, рывком подтянула к столу. При этом жутковатый гость даже не сдвинулся с места.
– Садись, лесоруб. – Палец незнакомца указал на кресло. – Бери бумагу, пиши. И не скули. С таким отношением к боли на зоне тебе придется, ой, как трудненько!
Обильно потея, Альберт Полуянович придвинул к себе чистый лист, корявым почерком вывел: «Заявление в органы внутренних дел…»
Все та же незримая сила продолжала стискивать его тело. Более того, она сумела каким-то образом пробраться и внутрь, ворочаясь гигантской змеей, небрежно тиская и перебирая его мокрые потроха. Альберт Полуянович был не просто напуган, он был сломлен и раздавлен. Вторгшийся в его кабинет незнакомец не собирался мериться с ним силой, бороться и что-то там доказывать. Все с той же брезгливой гримасой на лице и некоторой даже усталостью, он диктовал насильнику строки покаянного письма. Он не куражился и не ликовал, он просто делал свое дело – обыденно, привычно, без малейшего азарта. Стоял и ждал окончания неприятной процедуры.
– Написал? Наконец-то! Как же ты медленно пишешь, будто и в школе не учился… Ладно, бери конверт и запечатывай письмо. Надеюсь, конверты у тебя имеются?… Вот и хорошо. А как запечатаешь, поговорим о главном, потому что это главное тебе придется усвоить крепко-накрепко… – Палач скорбно вздохнул. – Сколько же вас развелось! Ты даже представить себе не можешь. Иногда я с ужасом думаю, что мне придется заниматься вами всю свою жизнь.
Альберт Полуянович сухо сглотнул. Ни возражать, ни просить о милосердии он уже даже не пытался…
Глава 24
Ожидая своей очереди, Миронов развлекался тем, что время от времени прихлебывал из бутылочки ядовито-зеленый «Тархун» и вслух зачитывал наиболее выразительные газетные перлы. Впрочем, выразительным было практически все, чему в немалой степени способствовал уровень нынешних журналистов. Как выразился один из эстрадников, современные акулы пера давно уже не писали, а жестикулировали.
– «Великолепное германское средство „Форшнапс“! – торжественно озвучивал чужую жестикуляцию Миронов. – Удобно в применении и дозировке, безболезненно и эффективно способствует работе кишечника. Только с применением „Форшнапса“ опорожнение вашего кишечника будет происходить однократно и сочно, с чувством глубокого удовлетворения.»
– Да уж, чувство глубокого удовлетворения – это привлекает. Там так и написано – «сочно»?
– Я что, выдумывать буду? Конечно, написано. А вот еще смешнее… «Сеть магазинов „Альфонс“! Препараты немецкой фирмы „Мяу-Бляу“ для настоящего сексуального опьянения. Надежно и безотказно в любом возрасте! Любовные капли и пролонгаторы, эротические кремы. В аптеках работают настоящие профессионалки!»
– Профессионалки – это как?
– Наверное, те, что надежны и безотказны в любом возрасте. То есть, если хочешь, конечно, настоящего сексуального опьянения.
– Заходил я раз в ихний «Альфонс» – пробурчал сержант Голиков. – Одни грымзы за прилавками. Стоят, улыбаются, салфеточками фалосы протирают. Они без того сияют, а им все мало.
Миронов гоготнул.
– Тут и про это есть, послушайте! «Вас мучит половая дисфункция? Нет проблем. Приходите к нам. Анонимно, быстро и кардинально мы разрешим все ваши затруднения.»
– Я помню, тоже возил кота на кастрацию. – Опять забубнил Голиков. – Он так у меня от этой дисфункции страдал, что тапки домашние насиловал. Вот я и решил ему помочь. Как говорится, быстро и кардинально. Так сеструхи меня потом чуть не убили. Радости, мол, животное лишил. Садюга, мол, ненормальный!
– Сеструхам-то – по сколько?
– Да старше меня будут. Что характерно, обе за мужем.
– Тогда понятно…
– Чего тебе понятно?
– А то, чего тебе, молодому, еще непонятно.
Скрипнула дверь, вошел отдувающийся Андрюхин, без слов плюхнулся на стул.
– Ну как?
– Полный атас. Народ в коридоре бузит. Опять паспорта заканчиваются. Дежурный через минуту к ним выбегает, успокаивает. Сема Эсес тоже рвет и мечет. В смысле, значит, рвет волосы, а мечет икру.
– Так он же лысый.
– Я в переносном смысле.
– А-а… Ну, а особисты что?
– Ясное дело, вопросы задают. И все про Палача. Будто и нет других тем. Почему, мол, не выделили в особое направление, почему раньше не начали бить тревогу, почему не обращали внимание на аномальные факты.
– А ты чего?
– Я, понятно, в отказе. Молчу, как партизан. Я, что ли, должен бить тревогу?
– Молодец! Ну, а они чего? За щипцы с иголками, небось, взялись?
– Да нет, они спрашивать продолжают! Гестаповцы, блин! Под кожу лезут и лезут. А Сема наш красный сидит, на табурете вертится, все подмигивать пытается.
– Ага, типа, отмазки от нас ждет. Напомнить бы ему, горлопану, как он нас склонял за аномальщину.
– Он тебе напомнит потом!
– Когда это?
– А вот уедет комиссия – и напомнит.
– Так это… Вы чего сидите-то? – Андрюхин, встрепенувшись, кивнул на дверь. – Теперь вас зовут.
– Кого именно?
– Обеих. То есть, в смысле, обои должны идти…
– Бардак, – промычал Потап, поднимаясь. – Как есть, бардак. Вместо работы паримся тут, ждем неизвестно чего.
– Считай, уже дождались, – утешил Миронов. Аккуратно свернув газетку, спрятал в карман. – Это я для тестя. Он у меня всегда «Крокодилы» с «Бурдой» любил.
– «Бурда» – вещь хорошая, только ты это… – Шматов хмыкнул. – Застегни сначала пуговки. Да не здесь, у ворота…
Неделикатный Голиков громко захохотал.
