сосредоточенные лица. Полк принимает присягу.
Девяностолетний горец перед уходящим полком произносит речь:
- Жалко, что мне сегодня не тридцать лет. Но и я могу отправиться вместе с тремя сыновьями.
Потом появились: эскадрилья истребителей 'Дагестан', танковая колонна 'Шамиль', бронепоезд 'Комсомол Дагестана'. Отцы и дети воюют в одном ряду. Воинская доблесть снова засветилась над горами. Браслеты, серьги, пояса, кольца, подарки женихов, мужей и отцов, серебро и золото, драгоценные камни, старинное искусство Дагестана наши женщины отдали большой стране, чтобы она ковала победу.
Да, ушел на фронт Дагестан. Он воевал вместе со всей страной. В каждой воинской части, у моряков, у пехотинцев, у танкистов, у летчиков, у артиллеристов - всюду можно было встретить дагестанца: стрелка, пилота, командира, партизана. Со всех обширных фронтов стекались в маленький Дагестан скорбные письма.
В нашем ауле Цада семьдесят саклей. Почти столько же юношей ушло на войну. Мама говорила во время войны: 'Я часто вижу во сне, будто все наши цадинские ребята собираются на Нижней поляне'. Иногда, увидев звезду в небе, она говорила: 'Наверно, эту звезду видят сейчас и наши аульские парни где-нибудь около Ленинграда'. Когда с севера прилетали к нам перелетные птицы, моя мама спрашивала: 'Не видали ли вы наших цадинских ребят?'
Горянки, читая письма, слушая радио, заучивали наизусть непонятные и трудные для них слова: Керчь, Брест, Корсунь-Шевченковский, Плоешти, Констанца, Франкфурт-на-Майне, Бранденбург. Особенно путались горянки в двух названиях - Бухарест и Будапешт, - удивляясь, что это два разных города.
Да, где только не побывали юноши из аула Цада!
В сорок третьем году мы с отцом поехали в город Балашов. Там в госпитале умер мой старший брат. На берегу маленькой речки мы нашли могилу и прочитали надпись: 'Магомед Гамзатов'.
Отец посадил на могиле деревце, русскую березу. Он сказал:
'Расширилось теперь наше цадинское кладбище. Большим теперь стал наш аул'.
родной язык
Цадинское кладбище…
В саванах белых,
Соседи, лежите вы, скрытые тьмой.
Вернулся домой я из дальних пределов,
Вы близко, но вам не вернуться домой.
В ауле осталось друзей маловато,
В ауле моем поредела родня…
Племянница - девочка старшего брата,
Сегодня и ты не встречала меня.
Что стало с тобой - беззаботной, веселой?
Года над тобою текут как вода.
Вчера твои сверстницы кончили школу,
А ты пятиклассницей будешь всегда.
И мне показалось нелепым и странным,
Что в этом краю, где вокруг никого,
Зурна моего земляка Бияслана
Послышалась вдруг у могилы его.
И бубен дружка его Абусамата
Послышался вновь, как в далекие дни,
И мне показалось опять: как когда-то,
На свадьбе соседа гуляют они.
Нет… здесь обитатели не из шумливых,
Кого ни зови, не ответят на зов…
Цадинское кладбище - край молчаливых,
Последняя сакля моих земляков.
Растешь ты, свои расширяешь границы,
Теснее надгробьям твоим что ни год.
Я знаю, в пределах твоих поселиться
Мне тоже когда-нибудь время придет.
Сходиться, куда б ни вели нас дороги,
В конечном итоге нам здесь суждено,
Но здесь из цадинцев не вижу я многих,
Хоть знаю, что нет их на свете давно.
Солдат молодых и седых ветеранов
Не дома настигла кромешная тьма.
Где ты похоронен, Исхак Биясланов,
Где ты, мой товарищ Гаджи-Магома?
Где вы, дорогие погибшие братья?
Я знаю, не встретиться нам никогда.
Но ваших могил не могу отыскать я
На кладбище в нашем ауле Цада.
На поле далеком сердца вам пробило,
На поле далеком вам руки свело…
Цадинское кладбище, как ты могилы,
Могилы свои далеко занесло!
И нынче в краях, в холодных и жарких,
Где солнце печет и метели метут,
С любовью к могилам твоим не аварки
Приносят цветы и на землю кладут.
Перевел Н Гребнев
У нас в ауле в сельсовете на стене висела во время войны большая карта. Тогда по всей стране много висело таких карт. Обычно на них отмечали красными флажками линию фронта. На нашей карте тоже были флажки, но обозначали они другое. Они были воткнуты в тех местах, где погибли наши цадинцы. Много было флажков на карте. Столько же, сколько и материнских сердец, раненных этими острыми булавками.
Да, не маленьким оказалось цадинское кладбище, не маленьким оказался наш аул.
Тоскующие матери ходили к гадалкам, гадалки успокаивали горянок: 'Вот дорога. Вот огонь. Вот победа. Вернется к тебе твой сын. Наступит мир и покой'.
Хитрили гадальщицы. Но насчет победы они не ошиблись. На стене рейхстага среди прочих есть и такая надпись, вырезанная штыком: 'Мы из Дагестана'.
Снова старики, женщины и дети стояли на крышах саклей и глядели вдаль. Но теперь они не провожали, а встречали своих орлов. На горных дорогах не было верениц людей. Уходили все сразу, а возвращались поодиночке. У некоторых женщин на головах яркие, а у некоторых черные платки. Спрашивают чужие матери у тех, кто вернулся:
- А где мой Омар?
- Не видал ли моего Али?
- Скоро ли вернется мой Магомед?
И моя мать повязалась черным платком. Не вернулись Магомед и Ахильчи, два ее сына, два моих брата. Не вернулись многие из тех, кого видела мать в своих окнах играющими на Нижней поляне. Не вернулись те, кому гадальщицы предсказывали скорое возвращение. Сто человек не вернулись в наш небольшой аул. Сто тысяч человек не вернулись домой по всему Дагестану…
Смотрю на флажки на карте, читаю названия мест, вспоминаю имена моих земляков. В Баренцевом море остался Магомед Гаджиев. В Симферополе танкист Магомед-Загид Абдулманапов. В Сталинграде погиб пулеметчик Ханпаша Нурадилов, чеченец, но сын Дагестана. В Италии командовал партизанами и погиб храбрец Камалов…
В каждом горном ауле стоят пирамидные памятники, а на них имена, имена, имена. Горец сходит с коня, подъезжая к ним, пеший снимает папаху.
Журчат в горах родники, носящие имена погибших. Старики сидят около родников, потому что они понимают язык воды. В каждом доме на почетном месте висят портреты тех, кто навсегда останется молодым и красивым.
Когда я возвращаюсь из какой-нибудь далекой поездки, некоторые матери спрашивают меня с затаенной надеждой: 'Не встретился ли тебе случайно мой сын?' С надеждой и болью глядят они и на журавлей, пролетающих длинными стаями. Я тоже, когда они пролетают, не могу оторвать от них глаз.
ЖУРАВЛИ
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
