'Пользуясь старинным, давно заржавевшим и пришедшим в негодность славянофильским орудием и резким противопоставлением западной 'рассудочности' восточной 'цельности', он (т.е. Эрн) рубит с плеча, уничтожая Канта, Беркли, Юма, самого Гегеля и пр.'.
С.Франку, не воспринимающему моей мысли, нужно ее обезличить, и он вспоминает славянофильскую формулу противоположения, совершенно отличную от моей. Я противополагаю два познавательных начала: ratio и L?goj, а не две культуры: Россию и Запад. Мое противоположение есть результат гносеологического анализа. Противоположение славянофилов - результат философско-исторических соображений. Я ничего не говорю о России и Западе вообще, я говорю о частном вопросе: о западноевропейском рационализме и о русской философской мысли, исторически и многократно засвидетельствовавшей свою существенную пронизанность стихией логизма. Против конкретной формы моего противоположения С.Франк не нашел ничего возразить. Его критика устремлена на то, что, по соображениям С.Франка, я должен был бы сказать, но чего я фактически не говорил и по основоположениям моей мысли сказать не могу. Кроме того, рубить с плеча Канта, Беркли, Юма не входило в мою задачу, и принимать мои обоснованные слова о принадлежности Канта, Беркли, Юма, Гегеля к западноевропейскому рационализму за 'рубку с плеча' - это значит иметь своеобразное представление о рационализме как о каком-то самоопускающемся на его представителей топоре. Честь изобретения этого представления, не лишенного забавности, всецело принадлежит С.Франку.
Для вящего умаления моей мысли, сопоставив меня с славянофилами, С.Франк выбирает самые уничижительные слова для характеристики славянофильского 'оружия': 'пришедшее в негодность', 'давно заржавевшее'. Я бы просил С.Франка указать хоть одно сочинение на русском или иностранном языке, где бы философские концепции славянофилов (И.Киреевского и А.Хомякова) были подвергнуты сколько-нибудь детальной и достаточной критике. Мысли И.Киреевского и А.Хомякова о познании как о целостном процессе, в котором синтетически принимают участие все стороны духа, не только не подвергнуты критике, но даже и не восприняты критиками славянофилов. Полемика В.Соловьева с славянофилами имеет специальный характер , а в 'Критике отвлеченных начал' в своем учении о тройственном характере всякого акта познания В.Соловьев развивает существенно те же мысли, которые с достаточной ясностью были наброшены И.Киреевским и А.Хомяковым . Говорить о славянофильстве как о чем-то конченном и безусловно превзойденном могут только те, кого удовлетворяет критика гг. Милюковых. Вообще наши старые идейные споры должны быть существенно пересмотрены, и я укажу на ряд блестящих исторических исследований М.О.Гершензона, которыми это благое дело основательно и систематически начато. Удовлетворяться тем, что сказано и замолчано партийными борцами, не могут все заинтересованные прежде всего в теоретической истине.
Теперь о трех культурных слезинках С.Франка, т.е. о Спинозе, Гегеле и Соловьеве. Я не могу назвать иначе культурную обидчивость С.Франка: каждое слово критики он принимает за прямую обиду культурному человечеству. Среди обвинений, сыпящихся на меня, он спрашивает:
'Меонична ли философия Спинозы, величайшего и классического рационалиста в точном смысле этого слова, философия, в основе которой лежит понятие causa sui , 'то, сущность чего предполагает существование'?'
О Спинозе в своей статье я не сказал ни слова. На вопрос же С.Франка отвечаю самым решительным: да, меонична.
Во-первых, то или иное начало мышления овладевает сознанием с исторической постепенностью. Так, механическая точка зрения торжествует в формулированных Кеплером законах движения планет, но сам Кеплер еще полон иных точек зрения. Спиноза, проникаясь картезианским рационализмом, сохранил в своем мировоззрении чисто личные иррациональные моменты, с одной стороны, с другой - влияние своих предшественников по пантеизму. Онтологичен Спиноза только в иррациональных моментах своего мировоззрения и меоничен в моментах, где рационализм его одолевает.
Во-вторых, всякий термин должен браться критиком в том установленном смысле, в каком он определенно берется критикуемым. В статье 'Беркли как родоначальник имманентизма', напечатанной до разбора 'Логоса', я совершенно определенно устанавливаю значение слова меонический. Кардинальный, конституирующий его признак (по содержанию) отрицание природы как Сущего. Употребляя термин в означенном смысле, я говорю: Спиноза в своей философии меоничен, ибо отрицает природу как Сущее своим смешением природы с Богом. Deus sive natura. Бог или природа! Творческое и Сущее в природе для Спинозы есть Бог, пантеистически понимаемый, а не Она Сама. Для Спинозы природа не самостоятельна по отношению к Богу и потому не есть Сущее наряду с Богом, т.е. природы как самостоятельного Сущего нет.
Природа для Спинозы геометрична, механична, мертва и потому призрачна. В Спинозе борется исконно-онтологический темперамент еврея с меоническим началом философствования, и формально побеждает второе. Спиноза, говорит Л.М.Лопатин в лекциях по новой философии , уничтожает вселенную в Боге, а потом Бога превращает в отвлеченный порядок вещей. Шеллинг в своем историческом приговоре над Спинозой отмечает 'безжизненность системы Спинозы, бездушие формы, бедность понятий и выражений, неумолимую резкость определений'. Признаю правомерность спора с таким пониманием и совершенно отрицаю правомерность риторических восклицаний С.Франка, прикрашенных мистическим 'прозрением' в низкую степень моей научной подготовки.
Вторую культурную слезинку С.Франка - обиду за Гегеля - я разбирать не буду. Нужно доказывать не меонизм Гегелевой мысли, всеми признанный, а ее онтологизм. Onus probandi здесь лежит на С.Франке. Что для Гегеля все сущее разрешается в мысль, которая определяется как самодвижущееся понятие, - это бесспорное данное истории философии. Л.М.Лопатин, научные заслуги которого признает и С.Франк , в своей тонкой критике системы Гегеля говорит: Гегель уничтожил подобие трансцендентности, еще оставшееся в системе тождества Шеллинга. 'Для него абсолютное только отвлечение рассудка, вселенная призрак, выросший из призрака, странная игра абстрактного понятия с самим собой . Что из античной диалектики усвоил Гегель - это вопрос, и если Гегель проникнут меоническим пафосом диалектики греческих софистов, то ему в существе дела чужд онтологический пафос диалектики Сократа - Платона.
Третья слезинка - неожиданно за Соловьева. Она связана с мелочью, чрезвычайно характерной. Встретив у меня выражение 'русский Сократ' (Г.Сковорода), 'русский Платон' (В.Соловьев), С.Франк переживает тяжелую эстетическую эмоцию. Что за безвкусица! - говорит он, - к тому же натяжка.
С.Франк не вовремя эстетичен. Эстетическое оскорбление его культурным нервам не было бы нанесено, если бы он был внимателен иї осведомлен. Внимательность перед ним обнаружила бы, что инкриминируемые выражения поставлены у меня в кавычках. Кавычки обозначают, что употребляемое в них слово или цитата (таково обычное значение кавычек), или не всецелое выражение мысли автора (так употребляют кавычки многие современные авторы, из которых укажу, напр., на нашего замечательного современника В.В.Розанова). Осведомленность же сразу подсказала бы С.Франку, что русский Сократ выражение не мое. Для всех изучающих Сковороду это своего рода terminus technicus , ибо, во-первых, сохранилась молитва Сковороды, просившего для России Сократа, которым он, по молитве судя, хотел сознать себя , во-вторых, статья Хиждеу о Сковороде . в некотором отношении долженствующая быть признанной первоисточником, построена на проведении параллели между Сократом и Сковородой, причем употребляется самое выражение 'русский Сократ' . То, что могло бы быть безвкусным в моих устах, очень вкусно звучит в устах Сковороды и Хиждеу, говоривших старинным, сильным и в то же время наивным языком.
Выражение 'русский Платон' не вызвало печальных эстетических эмоций в С.Франке. Но зато он обиделся. Обиделся за Соловьева. 'Что касается до обозначения Соловьева 'русским Платоном', то вряд ли оно совместимо с свободным уважением к этому великому русскому мыслителю, который сам сознавал недостаточность теоретического обоснования своей философии и уже на краю могилы задумал восполнить этот пробел'. Я теряюсь. Как, что, почему? Оттого что Соловьев жил, развивался, рос - оскорбительно сопоставлять его с Платоном? Plato scribens mortuus est. - говорит древность. И в каждом новом диалоге Платон восполнял пробел своей философии. Платон весь в становлении и порыве. При чем же тут 'совместимость с свободным уважением к Соловьеву, который и пр.'. С.Франк привел ту черту, которая сближает В.Соловьева с Платоном, пребывая в уверенности, что констатировал какую-то существенную разницу .
У С.Франка есть еще целый ряд совсем маленьких слезинок о Беркли, Юме, Спенсере, Авенариусе и
