— Да…
— И что? Получится?
— Думаю… что да. Правда, это несколько не то…
— Его отец умер под пытками. А пытали его всего-навсего за то, что он повесил в кузнице подкову, хотя все знают, что у кузнецов — свои обычаи. А сына этого человека забрали в армию. И у него много помощников. Они буду работать всю ночь. Тебе остается только руководить.
— Я сделал несколько эскизов.
— Хорошо.
Дидактилос закончил свою речь.
— Он все испортил, — горько промолвил Симони. — Он мог веревки из них вить, а сам лишь перечислил факты. Людей фактами не воодушевишь. Им нужен повод. Нужен символ.
Они покинули храм перед самым закатом. Лев уполз в тень, но все-таки поднялся на шаткие лапы, чтобы проводить их взглядом.
— Он пойдет за нами, — простонал Ом. — Типичная львиная привычка. Он будет тащиться, милю за милей.
— Мы выживем.
— Мне бы твою уверенность.
— Но у меня есть Бог, в которого я верю.
— Больше разрушенных храмов нам на пути не встретится.
— Встретится что-нибудь другое.
— Не будет даже змей, которых можно съесть.
— Но я иду со своим Богом.
— Только не в качестве закуски. К тому же ты идешь не туда.
— Берег вон там, а я иду в противоположную сторону.
— Именно это я и имел в виду.
— Как далеко может уйти лев с такой раной?
— Какое это имеет значение?
— Непосредственное.
Через полчаса они вышли на след, похожий на черную линию в серебристом свете луны.
— Здесь прошли легионеры. Нам остается лишь идти по их следам, и мы попадем туда, откуда они пришли.
— Ничего у нас не получится!
— Мы путешествуем налегке.
— Да, конечно. Они-то были нагружены едой и водой, — с горечью в голосе произнес Ом. — Как нам повезло, что у нас нет ни того, ни другого.
Брута посмотрел на Ворбиса. Он уже передвигался без посторонней помощи, правда при любом изменении курса его нужно было аккуратно поворачивать.
Но даже Ом вынужден был признать, что по человеческому следу идти куда веселее. В некотором смысле эти следы были живыми, подобно эху. Здесь не так давно прошел человек. Значит, в мире еще остались люди. Где-то кому-то удалось выжить.
Или нет. Через час они подошли к небольшому холмику. На нем лежал шлем, рядом в песок был воткнут меч.
— Много солдат умерло только ради того, чтобы добраться досюда как можно быстрее, — промолвил Брута.
Люди, потратившие время, чтобы похоронить своих мертвых, начертили на песке могильного холмика некий символ. Брута почти ожидал увидеть черепаху, но ветер еще не успел стереть грубое изображение пары рогов.
— Ничего не понимаю, — сказал Ом. — Они напрочь не верят в мое существование, но рисуют на могилах мое стилизованное изображение.
— Это трудно объяснить. Думаю, они поступают так потому, что верят в
Он вытащил меч из песка.
— Зачем он тебе?
— Может пригодиться.
— Против кого?
— Может пригодиться.
Еще через час к могиле подковылял лев, все это время тащившийся по следу Бруты. Он прожил в пустыне шестнадцать лет, и прожил он столь долгую жизнь потому, что не умер, а не умер потому, что не давал пропасть впустую питательному протеину. Лев принялся рыть землю.
Люди постоянно растрачивали попусту полезный протеин — начиная с того самого момента, как стали задумываться, кем именно этот протеин являлся при жизни.
Но, если разобраться, желудок льва — не самое плохое место погребения. Есть места и похуже.
На каменистых островках обитали змеи и ящерицы. Вероятно, они были очень питательными, и каждая обладала своим, неповторимым вкусом.
Воды больше не попадалось.
Зато встречались растения — или нечто в этом роде. Их можно было бы принять за кучу камней, если бы не центральный стебель с цветком ярко розового или лилового цвета.
— Где они берут воду?
— В ископаемых морях.
— Вода, превратившаяся в камень?
— Нет. Вода, просочившаяся в землю тысячи лет назад. Прямо в коренную породу.
— Ты сможешь до нее докопаться?
— Не глупи.
Брута перевел взгляд с цветка на ближний каменный островок.
— Мед, — сказал он.
— Что?
Гнездо пчел находилось высоко над землей в расщелине одной из скал. Жужжание было отчетливо слышно с земли, но добраться до них не представлялось возможным.
— Попытка не удалась, — подвел Ом.
Солнце было уже высоко. От скал веяло накапливающимся теплом.
— Отдохни немножко, — сказал Ом ласково. — А я посторожу.
— Зачем?
— На всякий случай.
Брута подвел Ворбиса к тени от большого валуна и мягко уложил его на землю. Потом лег рядом сам.
Жажда еще не стала мучительной. Он так напился в заброшенном храме, разве что не хлюпал при ходьбе. Быть может, чуть позже им удастся поймать змею… Жизнь не так плоха, если учесть, что многие в этом мире лишены и этого.
Ворбис лежал на боку, его черные на черном зрачки смотрели в пустоту.
Брута постарался уснуть.
Он никогда не видел снов. И сей факт крайне заинтересовал Дидактилоса. Он сказал, что человек, способный помнить все и не видящий снов, должен мыслить очень медленно. «Представь сердце[9], — говорил он, — почти целиком занятое памятью, на повседневные мысли отводится лишь малая часть его сокращений». Это отчасти объясняло тот факт, почему Брута