— Но не ведают, что значит быть слабым…
— Что? Так они не просуществовали бы и пяти минут. В этом мире бог пожирает бога.
— Возможно, это отчасти объясняет природу богов. Сила передается по наследству. Как грех.
Он помрачнел.
— Если не считать того, что… это не так. Я имею в виду, как раз грех по наследству не передается. Придется поговорить с людьми, когда вернемся домой.
— И они будут тебя слушать?
— Говорят, мудрость приходит именно из пустыни.
— Только та, что нужна людям. А еще грибы.
На рассвете Брута подоил козу. Она никуда не убегала, так как Ом успокоил ее мысли. Брута заметил, что Ом даже не предложил убить ее.
Потом они отыскали тень. Здесь росли кусты, низкие, колючие, каждый крошечный листик был защищен розеткой шипов.
Ом встал на страже, но мелкие боги на краю пустыни менее назойливы и куда более коварны. Скорее всего, они заявятся ближе к полудню, когда солнце превратит землю в огненный ад. Он их услышит, а пока можно подкрепиться.
Он пополз по кустам, колючки скользили по панцирю, не причиняя ему ни малейшего вреда. Миновал другую черепаху — только в эту никакой бог не вселялся — и был удостоен взгляда, которым черепаха смотрит всегда, когда размышляет, есть поблизости что-нибудь, что можно съесть, или кто-нибудь, с кем можно заняться любовью. Ни о чем другом нормальные черепахи не думают.
В общем, он прополз мимо и наконец отыскал пару несъеденных листьев.
Периодически он возвращался, чтобы проверить спящих.
А потом он увидел, как Ворбис сел, внимательно огляделся, взял в руку камень, рассмотрел его со всех сторон — и обрушил на голову Бруты.
Брута даже не застонал.
После чего Ворбис встал и направился прямиком туда, где в кустах прятался Ом. Раздвинув ветки, он поднял ту самую черепашку, которую недавно повстречал Ом.
Некоторое время Ворбис держал ее в поднятой руке и смотрел на смешно шевелящиеся лапки, после чего размахнулся и швырнул черепашку об скалу.
Потом поднял Бруту, с видимым усилием взвалил его на плечо и зашагал в сторону Омнии.
Все это заняло каких-то несколько секунд.
Ом с трудом заставил себя не спрятаться в панцирь, что является инстинктивной реакцией черепахи на страх.
Ворбис уже скрывался за скалами.
Вот он совсем скрылся из виду.
Ом было пополз вперед, но, заметив скользившую по земле тень, резко остановился и спрятался в панцирь. Это была знакомая тень, тень, которая вызывает у всякой черепахи поистине смертельный ужас.
Орел камнем упал на то место, где барахталась в песке раненая черепаха, и, лениво взмахнув крыльями, взмыл обратно в небо.
Ом наблюдал за орлом, пока тот не превратился в точку. Когда от этой точки отделилась другая, поменьше, и полетела на камни внизу, он отвернулся.
Орел опускался медленно, предвкушая трапезу.
Ветер раскачивал ветки кустов, шевелил песок. Ому показалось, что он слышит колкие, насмешливые голоса мелких богов.
Святой Когтей, встав на колени, разломил жесткий пухлый лист растения.
«Приятный парень, — думал он. — Правда, разговаривает сам с собой, но этого и следовало ожидать. Пустыня по-разному действует на людей. Правда, Ангус?»
— Да, — ответил Ангус.
Ангус наотрез отказался пить противную воду, сказал, что его от нее пучит.
— Как хочешь, — пожал плечами святой Когтей, а потом воскликнул: — Так-так, а вот и угощение.
Нечасто можно встретить в пустыне многоножку обыкновенную, а здесь под одним камнем он нашел сразу трех.
Смешно, но иногда хочется пожевать чего-нибудь этакого — даже когда на обед были превосходные свиные суши в кляре, приправленные пармезаном, анчоусами, кари и обложенные клубнями ямса.
Он как раз выковыривал из зубов остатки второй многоножки, когда на гребне бархана за его спиной показался лев.
Лев испытывал странное чувство благодарности. Он чувствовал, что должен догнать тот кусок еды, который так заботился о нем, — догнать и символически от него отказаться. Но сейчас прямо перед ним сидел еще один кусок еды, который не обращал на него ни малейшего внимания и которому он был абсолютно ничем не обязан.
Он двинулся вперед и очень скоро перешел на бег.
Совершенно не подозревая о нависшей над ним опасности, святой Когтей принялся за третью многоножку.
Лев прыгнул…
И все закончилось бы совсем печально для святого Когтея, если бы Ангус не треснул льва камнем по уху.
Брута стоял в пустыне, только песок был черным, как, впрочем, и небо, а солнце отсутствовало вовсе, хотя все заливал яркий свет.
«А, — подумал он. — Значит, это сон».
Тысячи людей шли по пустыне и не обращали на него никакого внимания. Они словно не замечали даже, что идут в толпе.
Брута попытался помахать им рукой, но не смог пошевелиться. Он попытался заговорить, но слова испарились прямо во рту.
А потом он очнулся.
Сначала он увидел свет, струившийся из окна. Потом пару ладоней, сложенных в виде священных рогов.
С некоторым усилием, голова его раскалывалась от боли, Брута поднял взгляд туда, где эти руки соединялись с туловищем, шея…
— Брат Нюмрод?
Наставник послушников поднял голову.
— Брута?
— Да?
— Слава Ому!
Брута, втянув шею, попытался оглядеться.
— Он здесь?
— …Здесь? Как ты себя чувствуешь?
— Я…
Голова болела, спину жгло так, словно он лежал на углях, и почему-то ныли колени.
— Ты сильно обгорел на солнце, — промолвил Нюмрод. — И при падении сильно стукнулся головой.
— При каком-таком падении?
— …Падении? Со скалы. Ты был вместе с
— Я помню… пустыню… — откликнулся Брута, осторожно ощупывая голову. — Но… Пророк?…
— …Пророк. Поговаривают, ты станешь епископом или даже иамом, — возвысил голос Нюмрод. — Благо
