наслаждение приносят еда и питье.
Брута отчетливо понял, что именно последует за этим.
— Пиво достаточно холодное? — спросил он.
— Просто ледяное, — просияв, заявил святой Когтей.
— А жареный поросенок?
Улыбку святого Когтея можно было бы назвать маниакальной.
— Румяный и с хрустящей корочкой, — ответил тот.
— Но, наверное, э-э… иногда приходится питаться и ящерицами? Или там змеями?
— Интересно, что ты упомянул об этом. Да. Но крайне редко, чисто для разнообразия.
— И, должно быть, грибами? — уточнил Ом.
— А в этой местности растут грибы? — с невинным видом поинтересовался Брута.
Святой Когтей радостно закивал.
— Да, сразу после сезона дождей. Красные, с белыми пятнышками. После грибного сезона пустыня становится такой
— Кишит гигантскими поющими слизняками лилового цвета? Говорящими столбами пламени? Взрывающимися жирафами? Ты это имеешь в виду? — осторожно спросил Брута.
— Клянусь Господом, да! — воскликнул святой. — Сам не знаю, чего эти твари тут делают. Может, грибы их привлекают?
Брута кивнул.
— А ты ловко ведешь разговор, парень, — одобрительно хмыкнул Ом.
— Но иногда… такое ведь случается, что порой ты пьешь… самую обычную воду? — спросил Брута.
— Как ни странно, случается, — не стал спорить святой Когтей. — Вокруг столько вкуснейших напитков, но зачастую я испытываю совершенно необъяснимую жажду. Видимо, это какое-то пристрастие… пристрастие к воде. А ты как считаешь?
— Возможно, возможно… Бывает такое, хочется, и все тут, — заметил Брута. Он говорил осторожно, словно вываживал пятидесятифунтовую рыбу леской, рассчитанной ровно на пятьдесят один фунт.
— Очень странно, — задумался святой Когтей. — Вокруг столько ледяного пива, а я…
— А где ты берешь эту самую воду? — невинно поинтересовался Брута.
— Растения, похожие на камни, видел?
— Это с такими крупными цветами?
— Ага. Так вот, если разрезать мясистую часть листьев, оттуда можно добыть с полпинты воды, — объяснил отшельник. — Но должен предупредить: на вкус — моча мочой.
— Думаю, уж это мы как-нибудь перетерпим, — произнес Брута иссушенными губами.
Он попятился к веревочной лестнице, которая являлась единственной связью святого с землей.
— Точно не хочешь остаться на ужин? — поинтересовался святой Когтей. — Сегодня среда, а по средам подают молочного поросенка с отборными, пропитанными солнцем, свежими, как роса, фруктами.
— Э-э, много дел, — ответил Брута, спустившийся уже до середины раскачивающейся лестницы.
— Великолепные ликеры?
— Как-нибудь в другой раз…
Брута поднял Ворбиса, тот послушно двинулся следом. Святой Когтей провожал их печальным взглядом.
— А на десерт скорее всего будут мятные конфеты! — закричал он, сложив руки рупором. — Нет?
Очень скоро фигуры превратились в точки на песке.
— И, возможно, будут видения плотских наслажд… Нет, вру. Они бывают по пятницам, — пробормотал святой Когтей.
Сейчас, когда гости ушли, воздух снова наполнился жужжанием и писком мелких богов. Их было несколько триллионов.
Святой Когтей улыбнулся.
Он, несомненно, был помешанным. Иногда он и сам догадывался об этом. Но придерживался твердого мнения, что сумасшествие не стоит растрачивать понапрасну. Он ежедневно вкушал пищу богов, пил редкие выдержанные вина, ел фрукты, которые не соответствовали не только сезону, но и действительности. Необходимость иногда выпивать по нескольку глотков противной воды или жевать лапку ящерицы он считал не такой уж высокой ценой за даримые ему наслаждения.
Он повернулся к парившему в воздухе, уставленному яствами столу. Все это… А взамен мелкие боги хотели всего-навсего, чтобы кто-нибудь узнал о них, поверил в их существование.
Сегодня на десерт были желе и мороженое.
— Нам больше достанется, правда, Ангус?
— Да, — ответил Ангус.
Война в Эфебе закончилась. Она продолжалась недолго, особенно после того, как в бой вступили рабы. Слишком много было узких улочек, слишком много засад, и слишком твердой была решимость. Как правило, считается, что свободные люди всегда торжествуют над рабами, но, возможно, тут все зависит от вашей точки зрения на свободу.
Кроме того, командир эфебско-омнианского гарнизона с перепугу заявил, что с этого момента рабство отменяется, чем привел рабов в неописуемую ярость. Какой был смысл выслуживаться и горбатиться, чтобы стать свободным, если ты лишен права иметь рабов? И вообще, а что они будут есть?
Омниане так и не поняли, что произошло, а неуверенные в себе люди сражаются из рук вон плохо. Да и Ворбис куда-то подевался. Когда его не было рядом, несомненные истины выглядели не такими уж несомненными.
Тиран был освобожден из заключения. Первый день он провел за тщательным составлением писем в прочие маленькие страны, расположившиеся вдоль побережья.
Пора было что-то делать с этой Омнией.
Брута пел.
Голос его отражался от скал. Стаи скалби побороли в себе привычку ленивых пешеходов и в страхе разлетались, оставляя позади кучи перьев. Змеи забились в расщелины.
В пустыне можно жить. Или, по крайней мере, выжить.
Возвращение в Омнию было лишь вопросом времени. Еще один день…
Ворбис шел чуть позади. Он ничего не говорил, а когда к нему обращались, не подавал виду, что понимает то, что ему говорят.
Ом подпрыгивал в ранце Бруты и начинал страдать от острой депрессии, которую испытывает любой реалист в присутствии неуемного оптимиста.
Вымученный напев «И Железные Когти Безбожников Напрочь Порвут» стих. Впереди показалась небольшая каменистая осыпь.
— Мы живы, — подвел итог Брута.
— Пока.
— И мы неподалеку от дома.
— Неужели?
— Совсем недавно я видел дикого козла.
— Их еще много тут шляется.
— Козлов?
— Богов. Те, что мы встречали раньше, были хилятиками, можешь мне поверить.
— Что ты имеешь в виду?
Ом вздохнул.
— Это же логично, сам подумай. Наиболее сильные божества болтаются у края пустыни, где есть дичь… я имею в виду — люди. А слабых вытесняют туда, где есть только песок и почти невозможно встретить человека…
— Сильные боги, — задумчиво произнес Брута. — Боги, которые знают, как быть сильными.
— Правильно.
