двор, разносился по ближайшим кварталам и улицам, распространялся все дальше и шире.
Журка сидел, стараясь не дышать, и злился на свою беспомощность. Двигаться, конечно, нельзя было. Он вынужден был пережидать, когда утихнет наконец этот собачий концерт.
Лай умолк совершенно неожиданно, так же как и начался, точно была дана команда: 'замолчать!'
Только в дальнем-предальнем конце города все еще раздавалось беспокойное тявканье, как видно, туда лишь теперь дошла волна.
Подойдя к кустам, Журка вспомнил, что забыл нож и теперь придется ломать розы руками. Журка схватился за ветку и отдернул руку-укололся. Машинально поднес палец ко рту.. полизал. Снова схватился за ветку и опять укололся.
'Так и до утра не нарву', - подумал он и с остервенением, больше не обращая внимания на боль, стал ломать ветки, выкручивая и обрывая их без жалости.
Нарвав добрую охапку, Журка остановился и перевел дыхание. Теперь нужно было как-то нести цветы.
Журка додумался: отложил цветы на грядку, сдернул с себя майку и завернул розы в нее, как ребенка. Тем же путем, через живую трубу из веток и колючек, он вылез к сарайчику.
- Ну, чего?
Журка пригляделся.
Димка -стоял у сарая, прижимая к себе маленькую черную собачонку.
- Это она лаяла?
- Ага. Булька.
- Выбрось ее напрочь.
- Ну да.
Журка зашел в сарай, отложил цветы на кровать и начал растирать руки, горевшие от уколов.
Димка, оставив собачонку за дверью, подсел рядышком. Некоторое время он ничего не говорил, затем повел носом, как голодный человек, принюхивающийся к запаху кухни, и воскликнул:
- Цветы! Зачем?
- Надо.
- Загонять будешь?
- Скажешь тоже.
- А что?! По полтиннику, а то и по рублю, к свадьбе если...
- А ты рвал?
Димка не ответил, лишь отодвинулся подальше от Журки, и Журка понял: рвал.
-Ну, знаешь, это воровством называется. Бабушка за ними, знаешь...
- А ты? - перебил Димка и, ожидая возражения, поспешил с неопровержимым доказательством:-Тогда зачем ночью?
Теперь настала очередь молчать Журке.
- Ладно,-произнес он примирительно.-Никому ни слова.
- Ну да... На меня скажут.
- Не скажут,-заверил Журка.
- Я ж знаю. Бабушка у вас будь здоров какая.
Журка вдруг понял, что весь его труд может полететь к черту. А без букета-нет примирения с Ганной.
- Ну, хочешь, я тебя в баскет научу?
- Да ну-у, неинтересно.
- Хочешь, книгу дам прочитать, про путешествие, про Африку, про диких зверей?
- Книгу? Если насовсем.
- Это ж не мои. Из дедушкиной библиотеки.
- Ну и не надо.
Журка покосился на Димку и хотел дать ему наотмашь, но вовремя сдержался.
- Ладно. Одну возьмешь. Утром вынесу.
- Не-е... Я сам выберу.
- Договорились. Пусть цветы у тебя полежат. Только не вздумай. Я считал.
- В темноте-то? - хихикнул Димка.
- Ну, ты! Понял?
- Пусть,-согласился мальчишка.
Тем же путем, через крышу и окно, Журка вернулся к себе, разделся, лег, но долго еще не спал, представляя, как увидит Ганну, как вручит ей розы, и она тихо улыбнется и простит его.
Журку разбудил стук в дверь. Вошла мать.
- Вставай. Там тебя визитер ждет, соседский мальчишка. Что у тебя за дела с ним?
Журка вскочил, вышел на кухню.
- Что? Позже не мог? - зашипел он на Димку.
- Ну да,-ответил тот, лукаво блеснув глазами.- Возьмешь цветы, и с приветом.
- Тише.
Журка привел мальчишку к себе, достал с полки книжку.
- Не-е, я сам.
- Это про путешествие, про пигмеев.
- Не-е, я сам.
Журке пришлось уступить. Он уже успел одеться, а Димка все еще выбирал книжки. По его раскрасневшемуся лицу было видно: книги нравятся, и он боится промахнуть, взять не ту.
- А две можно? - спросил он.
- Ты что?
- Нет, две. - Димка повысил голос.
- Ну и гад, - прошипел Журка. - Только поскорее.
Димка взял 'Занзабуку' и 'Восемь лет среди пигмеев'. В дверях он остановился и заявил:
- Если не понравятся, приду обменивать.
- Топай, топай отсюда.
Мальчишка хихикнул и спокойно пошел по лестнице, пристукивая своими резиновыми пятками по ступеням...
Во время завтрака на кухню вошла бабушка, вся обмякшая, будто больная.
- У нас воры были,-выдохнула она.-Все розы оборвали. Изверги.
На секунду сердце Журки сжалось от стыда и жалости, но тотчас он представил Ганну-загнутые ресницы, венок волос, родинку на раковине уха и, поблагодарив за завтрак, поспешил вниз, за букетом.
* * *
Ганна сидела на прежнем месте и смотрела на море.
Она была все такая же, красивая, самая лучшая: золотисто-рыжий венок горел на солнце, как корона.
Журка свернул в аллейку, дал круг, подошел с другой стороны. Она все сидела, не меняя позы.
Он еще дал круг, не решаясь подойти к ней, боясь, что Ганна прогонит его или опять, как вчера, встанет и уйдет, и теперь уже навсегда. Он боялся вспугнуть ее, точно она была птицей и могла улететь.
К его удивлению, Ганна повернула голову, увидела его и не прогнала.
Она молча поздоровалась и указала на скамейку.
Журка сел на самый краешек и замер.
Было жарко. Над морем висело беловатое марево, как туман, и горизонта не было видно. Шел белый пароход и постепенно тускнел, исчезал в этом мареве, как будто растворялся в нем.
- Что, цветы купили? - спросила Ганна.
- Ага.
