движение, шум, разговоры, и за всем этим-он знал-существует порядок, дела, задание для каждого человека. Быть может, через секунду кто-то из них поднимется и пойдет выполнять свое дело, как уходили солдаты в разведку, в тыл врага, на ходу передавая товарищам недокуренные папиросы..И снова, как в те далекие дни, он почувствовал себя солдатом - и гордость и радость охватили его.
За тонкой перегородкой, за старым столом сидел сред'
них лет мужчина - начальник участка, как сказали Степану Степановичу. Он был занят разговорами с группой товарищей, которые задавали ему чуть ли не в один голос разные вопросы, и он умудрялся отвечать им, устремляя на каждого, с кем говорил, свои черные глаза.
Он не обратил внимания на приход Степана Степановича. Очевидно, к нему заходили без спроса все, кому нужно было, и во всякое время.
'По крайней мере не бюрократ', - отметил про себя Степан Степанович.
Наконец черноглазый взглянул на него:
- У вас что?
- У меня предложение,-заговорил Степан Степанович и почему-то заволновался, заторопился. - Относительно дорог. Подъезда-выезда... Чтоб не было пробок.
И относительно сохранности техники.
- Конкретно, - нимало не удивляясь, спросил черноглазый и указал ему на стул рядом с собой.
Степан Степанович обратил внимание на то, что стул стоял не напротив, как обычно у всех начальников, а рядом.
- Бумажки листок, - попросил он.
Степан Степанович быстро набросал предполагаемую схему дорог и подал черноглазому. Тот посмотрел на схему и улыбнулся.
- В армии были?
- Так точно. Двадцать пять лет имел счастье.
- Ну что ж, в этом - есть смысл... Вы не из треста?
- Никак нет. Я насчет работы.
- Это к Михееву. Нам нужны думающие люди...
Это напротив.
Степан Степанович поднялся.
- А места есть?
- Что-нибудь найдем. Важно зацепиться,-и черноглазый подал Степану Степановичу крепкую руку.
Михеев оказался солидным рябоватым мужчиной.
Он важно сидел, уложив руки на подлокотники. От посетителей его отделяла свежевыструганная деревянная перегородка, на которой кто-то уже успел-нацарапать свои инициалы.
Хотя Михеев разрешил Степану Степановичу войти, он минут пять не смотрел на него, а глядел перед собой, на какую-то бумагу.
- Н-да,-произнес он, не отрывая глаз от бумаги.
- Относительно работы.
- Специальность?
- Гражданской нет... Я из армии.
- Сами или попросили?
Степан Степанович не понял:
- Что именно?
- Сами ушли или попросили, спрашиваю?
- В отставке.
- Офицер, значит?.. Нужен начальник пожарной охраны.
Степан Степанович хотел возразить, но, вспомнив слова черноглазого 'важно зацепиться', промолчал.
- Документы,-потребовал Михеев и впервые оглядел Степана Степановича с ног до головы, как оглядывают вещь, которую собираются купить.
Он долго изучал документы, а Степану Степановичу с каждой минутой все тягостнее было это ожидание, все сильнее подмывало уйти туда, в табачный коридорчик.
Он вдруг почувствовал себя неловко, унизительно, даже не призывником, а совсем зеленым, совсем еще ничего не значащим допризывником. Это было впервые. Это было так обидно, что и передать нельзя.
- Н-да-а,-протянул Михеев.-По структуре подходите, по анкете - нет.
- Это почему же?
- Полковник. Неудобно. Дискредитация мундира получается.
- Что вы!
- Вот так,-сказал Михеев, возвращая документы.
- Может, другая какая работа есть?-спросил Степан Степанович.
- Подходяги нет...
-Но мне сказали.,.
- Подходяги нет,-повторил Михеев.-Енде.
- Что?
- Конец, говорю. Желаю,-и он небрежно кивнул Степану Степановичу.
Степан Степанович не стал выговаривать Михееву за его поведение, ему уже не хотелось здесь работать. Он шел обиженный, оскорбленный, стараясь не обратить на себя внимание людей в измазанных телогрейках.
На улице буксовали машины, работали подъемные краны. Девушка в красной косынке все так же что- то кричала парням. А они снова отвечали!
- Непонятно!
Девушка.ругалась, а парни хохотали, держась за животы и приплясывая на гнущихся подмостках.
И этот здоровый раскатистый смех как-то сразу ободрил Степана Степановича.
'Какого лешего, - подумал он. - Чего я сюда? У меня свое есть. Завод, И только туда, И от этого не отступлю....'
И он решительно повернул к дому.
Куницын устроился на работу с ходу, на следующий же день после памятного вечера у Стрелкова, после неожиданной стычки с ним.
'Дачник, говоришь, специалист по разведению малины... - с возмущением рассуждал он. - Ишь ты, мужественный товарищ! Мы еще посмотрим, кто что сможет'.
Работать Куницыну не хотелось. Пошел он на службу лишь потому, что было задето его самолюбие и он под горячую руку заявил, что устроится раньше Стрелкова.
Сделать это было не трудно. Куницын отправился в райком и подал заявление. Ему предложили несколько должностей, в том числе и должность заведующего партийным кабинетом крупного завода. Место вполне его устраивало. Оно было достойно звания, опыта, возраста.
'А то -слесарь, - все не мог успокоиться он. - И недостойно и простенько'.
Однако самолюбие Куницына было не вполне удовлетворено, потому что не устроился еще Стрелков, и поэтому нельзя было объявить о своей работе, точнее, решить, кто более прав-он или Стрелков, нечестно было бы заранее выставлять свою правоту,
С детства Куницын привык быть честным и искренним, не терпел лжи и фальши. Считал неправду великим злом.
Воспитывался он у деда и бабки-людей суеверных, набожных. Часами старики простаивали на коленях перед иконами, часами молились и внука приучали молиться. А внук хотел знать, что такое бог и где он находится, и почему его никогда не видно. На его вопросы бабка не отвечала, мелко крестилась и стращала, показывая на иконы: 'Вот он тебя, боженька-то'.
Тогда он решил проверить, где же тот бог, что виден бабушке и не виден ему. Как-то бабушка вышла
