лепешки, столик номер семь, и французские тосты на номер десять. Я сейчас приду.
Чтобы не опозориться у всех на виду, она выбежала на улицу из боковой двери, прислонилась к трубе, закрыла лицо руками и расплакалась.
Все шло не так, и она не могла ничего исправить. Обычно, что бы ни происходило в ее личной жизни, на нее всегда можно было положиться и обязанности свои она выполняла четко. Но теперь не справляется даже с этой работой.
Прошло уже несколько дней после их разговора с Марком, а Хэлли все не могла сосредоточиться и собраться. Как будто она была сама по себе, а голова – сама по себе, и мысли бродили в неизвестном направлении. Хэлли потеряла контроль над собой, перестала улыбаться. Иногда ей даже казалось, что жить больше не стоит.
– Хэлли?
Тоненький голосок, раздавшийся над ухом, принадлежал Трейси. Она недавно начала работать в «Яве» в утреннюю смену, чтобы заработать денег и доказать сестре, что она тоже может быть надежным, самостоятельным человеком.
Повернувшись к ней спиной, Хэлли покачала головой.
– Со мной все нормально, – сказала она сквозь слезы. – Иди обратно, или Мэг сейчас будет спрашивать, что стряслось.
– Так это она послала меня сюда. Мэг очень переживает за тебя. И я тоже.
– Не волнуйся. Иди обратно.
Трейси и слушать не хотела. Она обошла сестру с другой стороны, чтобы увидеть ее лицо.
– Что случилось? Скажи мне, пожалуйста. Дело в Марке?
От его имени стало больнее, и Хэлли снова залилась слезами.
Трейси обняла ее и прижала к себе.
– Все хорошо. Я здесь, рядом с тобой.
Ирония судьбы, подумала Хэлли. Обычно она предлагала кузине руку помощи и надежное плечо, когда той было худо, и вот теперь Трейси утешает ее. Но в объятиях сестры было хорошо и спокойно, и Хэлли не стала прогонять ее.
Когда всхлипывания начали утихать, а волна эмоций потихоньку спадать, Хэлли оторвала заплаканное лицо от плеча Трейси и улыбнулась ей.
– Спасибо, мне это было необходимо.
Двоюродная сестра с пониманием смотрела на нее.
– Это все из-за Марка? – повторила она свой вопрос. – Я слышала, как ты плачешь ночью, но боялась спросить. Если хочешь, расскажи мне. Я все могу понять – и про мужчин, и про боль.
Несмотря на слезы, Хэлли усмехнулась.
– Не сомневаюсь. Нам обеим не везет на этом фронте.
– Да. Ты всегда слишком тщательно выбирала мужчин, а я, наоборот, была слишком неразборчива. Ты любишь его, да? – Когда Хэлли кивнула, Трейси улыбнулась: – Ну так скажи ему об этом.
– Я уже сказала.
– И что он ответил?
– Не то, что я хотела услышать.
У Трейси вытянулось лицо.
– Ох, – вздохнула она.
– Да. И вряд ли у этой истории будет счастливый конец.
– О, Хэлли, – теперь Трейси чуть не плакала, – это так печально.
Хэлли обняла ее и прижала к себе.
– Да, иногда жизнь такова. А нам остается лишь бороться и жить дальше. Пойдем. Пора работать.
Марк постучал пальцами по столу, потом повернулся в кресле, чтобы посмотреть на океан. Вид из окна – одно из преимуществ его работы: залитый солнцем утес над океаном, на котором стоит единственная монтерейская сосна. Бывая в городе, он часто смотрел в окно, когда его обуревали тяжелые мысли. В этом пейзаже было что-то успокаивающее и вечное. Он восстанавливал его силы, помогал настроиться на рабочий лад.
Но не сегодня.
Марк был не в духе, раздражен.
Он не видел Хэлли с того дня, как она предложила ему себя. В «Яву» он больше не ходил. Выбрал какой-то другой ресторанчик, не отличающийся ни дружелюбным персоналом, ни хорошей едой, к которой он привык.
Марк был трусом, здесь сомнений не возникало. Он не смел смотреть ей в глаза, не мог вынести ее милого присутствия, не мог пережить воспоминаний о том, через что ему пришлось пройти.
Марк сказал себе, что сделал правильный выбор, но что-то тут не ладилось. И он не имел ни малейшего представления, что делать дальше.
Ему хотелось выполнить свое обещание, но никакого продвижения в поисках ее альбома для вырезок не было. Мэдисон исчез. Марк ездил в квартиру Гаса в Сан-Франциско, но не нашел его там.
Так как Мэдисона осудили условно, Марку было положено уведомить об этом полицейского, занимающегося делом Гаса, чтобы тот докладывал обо всех его перемещениях. Но полицейский тоже куда- то пропал. Марк распорядился выписать на Мэдисона ордер, но вряд ли перегруженный полицейский участок будет искать одного-единственного бывшего осужденного, который не совершал преступления.
Воспоминания терзали сердце Марка. Он не мог позволить себе любить Хэлли и не мог найти то, что было дорого ей больше всего на свете. Она назвала его благородным. Ха. Он себя чувствовал абсолютно никчемным.
Стук в дверь прервал его размышления.
– Войдите, – сказал Марк, поворачиваясь в кресле к столу.
Лен Бейкер, мэр города, вошел в кабинет, широко улыбаясь.
– Лен, – поприветствовал его Марк, довольный хоть какой-то перемене. – Что привело тебя сюда? Возьми стул.
Лен сел напротив него.
– У меня не очень много времени. Я только что был у Маккинни. Он уже в реабилитационной палате.
– Я рад, что ему лучше.
– Да, но дело не только в этом. Он наконец-то принял решение. Совершенно определенно решил уйти на пенсию.
– Понятно.
– Нам нужно назначить на его место нового начальника полиции. Ты уже говорил мне, что для тебя это только временная работа, но тем не менее городской совет велел мне довести до твоего сведения, что ты отлично справляешься со своей работой, капитан.
– Лен, сколько раз тебя можно просить называть меня просто по имени?
– Уверен, еще несколько раз скажешь и я привыкну. Так как тебе предложение? Может, сделаем эту работу постоянной?
Марк был несколько озадачен.
– А что насчет Коя и Джонсона? Я уверен, они все еще метят на это место.
– Думаешь? Джентльмены, проходите, – позвал Лен.
Беннетт Кой и Фрэнк Джонсон зашли в кабинет. Очевидно, они ждали за дверью.
– Кой, Джонсон, – кивнул Марк, приветствуя коллег.
– Добрый день, шеф, – поздоровались они.
Оба были высокие, мускулистые, каждому за сорок, у одного волосы уже седели, у другого намечалась лысина.
– Я бы предложил вам сесть, – сказал Марк, – но все места уже заняты.
– Все в порядке, – ответил Джонсон.
