пусть не очень богатым, но вполне состоятельным. Выходит, я ошибалась. «Элви» и все, что с ним связано, досталось бабушке по наследству, принадлежало исключительно ей. Получается, отец Эйлуина здесь совсем ни при чем.
Дэвид, внимательно следивший за моей реакцией, осторожно переспросил:
– Значит?..
– Ничего не значит... – смущенно ответила я. Все разговоры о деньгах вызывали у меня чувство дискомфорта, эту черту характера я унаследовала от отца. – Интересно, откуда вы все это знаете? – перевела я разговор на другую тему.
– Я веду дела семьи.
– Понятно.
Он закрыл альбом и предложил:
– Давайте вернем их на место...
– Да, конечно. О, Дэвид... я бы не хотела, чтобы бабушка узнала о моих расспросах.
– Я не пророню ни слова.
Мы засунули книги и фотографии обратно в ящик и задвинули его. Я выскочила из-за стойки и поспешно отошла к камину, нервно достала сигарету и прикурила от щепки. Выпрямившись, я заметила, что Дэвид как-то странно смотрит на меня. Его слова были как гром среди ясного неба:
– Вы очень красивая. Шотландия пошла вам на пользу.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила я, как делают все благовоспитанные американские девушки, когда в их адрес раздаются комплименты. (Англичанки в этом случае зудят: «О, я выгляжу ужасно!», «Как вы так можете говорить, когда на мне такое страшное платье?» Мне кажется, что подобное лицемерие у любого отобьет охоту говорить приятные слова.)
В следующую минуту, от смущения почувствовав, будто почва уходит у меня из-под ног, я вызвалась приготовить ему напиток, но Дэвид заявил, что в Шотландии напитки не готовят, а разливают.
– Только не мартини, – возразила я. – Мартини не разливают, пока не смешают. Скажете, нет?
– Ваша правда. Хотите мартини?
Я засомневалась:
– А вы сможете его приготовить?
– Мне хотелось бы так думать.
– Мой отец уверяет, что в Великобритании только два человека способны сделать настоящий мартини, и он один из них.
– Ну, тогда я второй. – Дэвид отошел к стойке и загремел бутылками, ведерком со льдом и щипчиками для лимона. – Чем вы занимались сегодня? – донеслось до меня.
Я рассказала ему все как было, упустив разве что свои размышления в кровати, и в свою очередь предложила:
– Попробуйте угадать, что мы наметили на завтра?
– Нет, не угадаю. Скажите.
– Мы с Синклером пойдем пешком до Лайриг-Гру!
– Это что, правда? – изумился он.
– Да, конечно. Гибсон довезет нас до Бремера, а вечером встретит у Ротемурчуса.
– А если испортится погода?
– Гибсон уверяет, что погода будет отличная. Он говорит, что ветер разгонит тучи и будет очень жарко. – Я залюбовалась загорелыми руками Дэвида, мелькавшими, как у профессионального фокусника, аккуратно подстриженными волосами и широкими плечами под синим бархатным сюртуком. – Вы могли бы составить нам компанию!
Дэвид пересек комнату, сжимая в ладонях широкие бокалы, в которых плескался темно-золотистый напиток со льдом.
– Я больше всего на свете хотел бы отправиться с вами, но завтра буду занят весь день.
Я со вздохом взяла у него бокал.
– Может, как-нибудь в другой раз?
– Да, возможно.
Мы улыбнулись друг другу, подняли бокалы и выпили. Мартини оказался восхитительным, холодным и вместе с тем обжигающим как огонь.
– М-м-м, я непременно напишу отцу, что встретила второго эксперта по мартини, – посулила я. Затем, внезапно вспомнив, как недавно продрогла, добавила: – Дэвид, мне нужна кое-какая одежда...
Он невозмутимо воспринял то, что я резко перескочила на другую тему, и деловито осведомился:
– Что за одежда?
– Настоящая шотландская теплая одежда. У меня остались деньги, которые дал отец, но они в долларах. Вы не могли бы их обменять?
– Это нетрудно, но куда вы собираетесь отправиться? Кепл-Бридж – это вам не французский бутик.
– Я не хочу ничего модного. Мне бы что-нибудь потеплее.
– В таком случае все очень просто. Когда вы хотите прогуляться по магазинам?
– В субботу.
– Вы справитесь с машиной бабушки?
– Я могу ее взять, но не имею права. У меня нет британского разрешения... да это ерунда, я доберусь автобусом.
– Договорились. Тогда приходите ко мне прямо в офис... я объясню, как его найти. Там я передам вам деньги, и вы купите то, что хотите. А если у вас нет других планов, угощу ленчем.
– Да ну? – радостно воскликнула я, никак не ожидая такого поворота. – Где?
Он задумчиво почесал затылок.
– Выбор невелик. Либо в «Кримонд армс», либо у меня. Но только по субботам домработница не приходит.
– Я умею готовить. Купите продукты, а я что-нибудь соображу. Мне страшно хочется взглянуть, где вы обитаете.
– Ничего выдающегося вы там не увидите, уверяю вас.
Но я с ним не согласилась. У меня давно выработалась такая теория, что узнать человека по- настоящему можно только тогда, когда побываешь в его квартире, посмотришь, что он читает и какие картины висят в комнате. Даже то, как расставлена мебель, может сказать о многом. Во время пребывания в Калифорнии и полета над Атлантикой Дэвид казался мне милым и добрым человеком, но то была принятая норма поведения на людях. Вот и сейчас он помог мне с фотографиями и ответил на все мои вопросы, проявил большую выдержку и даже пригласил к себе на ленч. К своему удивлению, я постоянно открывала в нем новые стороны, и мне очень хотелось думать, что он ко мне относится так же.
К концу ужина я почувствовала себя совершенно разбитой. То ли сказалась усталость, то ли разница во времени или что-то еще, но, сославшись на то, что завтра предстоит трудный день, я попрощалась со всеми и отправилась спать.
Спустя некоторое время я очнулась от глубокого забытья. За окном выл ветер, предсказанный Гибсоном. Он продувал насквозь наш громадный дом и гнал по озеру небольшие волны, разбивающиеся о причал. За шумом ветра и плеском воды в озере я едва расслышала чьи-то голоса.
Протянув руку за часами, я увидела, что еще нет двенадцати, и снова прислушалась. Голоса теперь раздались совсем близко, и я поняла, что это бабушка разговаривает с Синклером. Похоже, обходя дом с собаками, перед тем как запереть дверь на ночь, они остановились на лужайке под моим окном.
– ...здорово состарился, – прозвучал раздраженный голос Синклера.
– Да... ничего не поделаешь.
– Отправь его на пенсию! Найми кого-нибудь другого.
– Но куда они пойдут? Их сыновья не спешат жениться, чтобы взять родителей к себе. В конце концов, он прожил тут почти пятьдесят лет – столько же, сколько и я. Да без работы он умрет через два месяца!
