трубообразное тело. Не составляло труда прочесть на квадратном лице то, что он преклоняется перед ней.
«Он действительно меня любит, — думала она. — Он велел убить Нева, чтобы заполучить меня».
Она даже испытывала наслаждение, осознавая свою совершенную беспомощность, полную покорность малейшим причудам Келекселя. Она начала понимать, что любая самая могущественная земная сила в сравнении с чемами была не больше, чем простой муравейник. К этому времени она уже прошла образовательный импринтинг и могла разговаривать на языке чемов и корабельном диалекте.
Главное, что нарушало спокойное существование, было воспоминание об Энди Турлоу. Келексель начал понемногу снижать интенсивность воздействия манипулятора, поскольку ее реакции были уже совершенно такими, как требовалось, и она могла вспомнить Энди Турлоу со все возрастающей отчетливостью. Но беспомощность ослабляла чувство вины, и Энди все меньше занимал ее мысли. До тех нор, пока Келексель не принес пантовив.
Келексель усвоил урок, полученный от Суби. «Деятельность замедляет процесс старения смертных», — напоминал он себе, поэтому попросил Инвик подключить Рут к пантовиву и обеспечить ей доступ к системе хранения архивов режиссерского корабля.
Аппарат поставили в углу комнаты-тюрьмы, в которой уже явственно проступали штрихи ее личности, поскольку Келексель обставил комнату по желанию Рут. К комнате пристроили ванную и гардеробную. Одежда? Ей стоило только попросить. Келексель забил шкаф так, что он просто ломился. Драгоценности, духи — она получала все, что хотела.
Келексель исполнял любое ее требование, сознавая, что попал в плен, и наслаждаясь каждым мигом этого восхитительного плена. Когда он перехватывал насмешливые взгляды команды Фраффина, то лишь улыбался про себя. Должно быть, у них у всех наложницы с этой планеты. Он предполагал, что мужчины- туземцы должны точно так же возбуждать женщнн-чемов; интимные отношения с аборигенами являлись одним из преимуществ этого места, одной из причин того, что Фраффин так преуспел на этой планете.
Мысли о цели его приезда сюда, об обязанностях иногда мелькали в отдаленных уголках разума. Он знал, что Главенство поймет, когда он все объяснит и покажет свою наложницу. В конце концов, чем было Время для чемов? Расследование могло просто немного замедлиться… на время.
Сперва пантовив испугал Рут. Она замотала головой, когда Келексель попытался объяснить его предназначение и принцип работы. Как пантовив работал, понять было достаточно просто. Почему он работал, было выше разумения Рут.
Наступило время, когда Келексель пришел к Рут, чтобы объявить о наступлении полдня. Здесь, на корабле, день и ночь значили очень мало. Полдень означал лишь то, что Келексель оторвался от своих загадочных обязанностей и мог провести с ней период расслабления и отдыха. Рут сидела в подогнанном для нее контрольном кресле. Притушенный желтый свет озарял комнату. Внимание Рут полностью захватил пантовив.
Эта штука каким-то образом соответствовала ее представлениям о механизме. Кресло составляло часть механизма; в подлокотники были вделаны контрольные звонки, ряды кнопок и клавиш справа и слева, разделенные на условные цвета: желтые, красные, серые, черные, зеленые, голубые, шеренги оранжевых и белых клавиш, точно в пианино, сделанном безумцем. Прямо перед Рут и немного внизу располагалась овальная платформа с мерцающими линиями, простирающимися к ней из-за рядов клавиш.
Келексель стоял сзади, положив руку Рут на плечо. Он чувствовал довольно отстраненную гордость, показывая чудеса цивилизации чемов своей новой игрушке. Чудесной новой игрушке.
— Используй голос или клавиши, чтобы выбрать период и заголовок, который захочешь, — сказал он. — Точно так же, как я. Этот блок настроен на твой язык или язык чемов и будет принимать и передавать в таком же режиме. Это редактирующий пантовив, он выглядит сложным, но ты можешь не обращать внимания на большинство ручек. Они не подсоединены. Помни, сначала нужно открыть канал доступа к Архивам, нажав эту кнопку, — он продемонстрировал, как именно, нажав оранжевую кнопку справа от нее. — Как только выберешь историю, зафиксируй ее вот так, — он снова показал, что нужно делать. — Теперь можно начинать действие.
Келексель нажал белую кнопку далеко слева.
На овальном экране возникла толпа людей; фигуры были в четверть настоящего размера. Чувство безумного возбуждения исходило от них, передаваясь по ячейкам сенсоцепи. Рут сидела прямо, напряженная, точно стрела, чувствуя, что ее захлестывает волна такого же возбуждения.
— Ты чувствуешь переживания существ на экране, — пояснил Келексель. — Если они чересчур сильны, уменьши их этим регулятором. — Он повернул диск на подлокотнике кресла. Возбуждение спало.
— Это все по-настоящему? — спросила она.
Толпа переливалась всеми цветами. Одежда была такой, как носили в древности, — синяя, красная, грязные лохмотья на руках и ногах, редкие проблески пуговиц и эмблем, треуголки на некоторых из мужчин, красные кокарды. Зрелище было до странного знакомым, и Рут окатила волна страха. Тело ожило, в венах гулко запульсировали призрачные воспоминания прошлого. Внутри она ощутила неистовый барабанный бой.
— Это все по-настоящему? — требовательно спросила Рут, повысив голос.
Толпа пришла в движение, побежала, топая по брусчатой мостовой. Из-под длинных платьев женщин мелькали смуглые ноги.
— По-настоящему? — спросил Келексель. — Какой странный вопрос. Пожалуй, в каком-то смысле да. Это происходило с туземцами, такими же, как ты. По-настоящему — как странно. Такая идея никогда не приходила мне в голову.
Теперь толпа бежала через парк. Келексель нагнулся через плечо Рут, разделяя ауру, созданную ячейками сенсоцепи. На него нахлынул запах влажной травы, едкий смолистый аромат кипарисов, резкая вонь вспотевших от напряжения туземцев. Центр экрана сфокусировался внизу, на бегущих ногах. Они со стремительной настойчивостью уносились прочь, по коричневым дорожкам, по траве, сбивая желтые лепестки цветочного бордюра. Влажный ветер, бегущие ноги, облетевшие лепестки — в этом движении чувствовалась особая притягательность.
Камера отъезжала назад, назад, назад. В центре сцены оказались мощеные улицы, высокие каменные стены. Люди бежали по направлению к серым выщербленным стенам. В толпе кое-где начала поблескивать сталь.
— Кажется, они собираются штурмовать крепость, — сказал Келексель.
— Бастилия, — прошептала Рут. — Это Бастилия.
Открытие загипнотизировало ее. Перед ней разворачивалась настоящая картина взятия Бастилии. Не важно, какое сегодня было число; здесь, в ее чувствах, было четырнадцатое июля тысяча семьсот восемьдесят девятого года, и справа в толпе маршировала организованная колонна солдат. Слышалось цоканье копыт по каменной брусчатке, грохот пушечных лафетов, хриплые крики, брань. Транслятор пантовива исправно переводил все на английский, Рут так попросила.
Она вцепилась в подлокотники кресла.
Внезапно Келексель протянул руку и нажал серую клавишу слева. Картина померкла.
— Я хорошо помню эту историю, — сказал Келексель. — Одна из лучших постановок Фраффина, — он коснулся волос Рут. — Теперь ты понимаешь, как работает пантовив? Здесь фокусировка, — он передвинул руку, показывая. — Здесь напряженность. Он очень прост в управлении и доставит тебе много часов удовольствия.
«Удовольствия?» — подумала Рут.
Очень медленно она обернулась, глядя на Келекселя. В ее глазах был ужас. Взятие Бастилии: постановка Фраффина!
Имя Фраффина было ей знакомо. Келексель объяснил, что делают на режиссерском корабле.
Режиссерский корабль!
До этого момента она не вникала в смысл названия.
Режиссерский корабль.
— Меня зовут мои обязанности, — сказал Келексель. — Наслаждайся пантовивом.
