человеком утонченных требований. Разгульная жизнь знакомых ничем не привлекала его.
И теперь, завязывая перед зеркалом галстук, он почувствовал, что в душе зарождается нечто новое, прекраспое, доселе не испытанное. Сознание, что проведет весь вечер вместе с Грэйс, наполняло его сердце непонятной радостью.
Когда он сидел за своим столом и ждал, то пытался уверить себя, что она ему безразлична. Но когда она наконец показалась, и он поднялся, чтобы поздороваться, то понял, что она неотразимо влечет его. Спокойная уверенность ее манер, элегантная простота платья очаровывали, и он не переставал мысленно и с горькой иронией повторять, что узнай эта девушка, единственная, которую любил на земле, правду о нем, она приказала бы арестовать его сразу же по прибытии в Нью-Йорк.
— Почему вы так хмуры, дорогой шеф? Сожалеете, что пригласили меня к своему столу? Не хочется ли вам снова быть в одиночестве, как сегодня утром?
Он заказал бутылку шампанского. «Довольно разыгрывать святого Антония»,— мысленно сказал он себе.
— Напротив, рад вас видеть, но у меня такое же настроение, как сегодня утром.
— Желание одиночества?
— Нет. Но вы тревожите меня.
Грэйс рассмеялась, но ничего не ответила. Когда стюард ушел, она обратилась к Гарвею.
— Будьте так добры, объясните.
— Объяснение очень простое. Я, кажется, собираюсь попасть в смешное положение старика, который становится сентиментальным.
— Но вы вовсе не старик. Вы моложе всех молодых людей, которых я когда-либо встречала. Но сентиментальны — это меня удивляет.
— В сущности, я отнюдь не сентиментален. Меня тревожит только то обстоятельство, что слишком много о вас думаю.
Откровенность этого замечания на минуту привела ее в замешательство. Она слегка покраснела и опустила глаза.
— Почему же это вам неприятно? Не понимаю. Вам давно уже следовало сказать мне об этом.
Гарвей стряхнул с себя мрачное настроение. Она нашла верный тон. Он не должен был портить игры.
— Я серьезно размышляю о том,— ответил он, улыбаясь,— не слишком ли у меня привлекательная секретарша?
Грэйс слегка вздохнула.
— Вы возвращаете мне уверенность. Откровенно говоря, совсем не нравилась себе сегодня вечером, когда посмотрела перед уходом в зеркало. Поэтому-то я и опоздала.
— Не понимаю.
Она отпила шампанского.
— Я должна быть осторожной. У меня уже кружится голова. Лесть опасна, как это вино.
Критическая минута прошла. Они весело болтали, не останавливаясь ни на чем серьезно. Потом пили в салоне кофе и слушали музыку. Оркестр играл какой-то танец. Она вопросительно посмотрела на него.
— Сегодня вечером, принимая во внимание мое настроение, не решаюсь танцевать с вами.
Она встала и протянула тонкую белую руку.
— Я беру ответственность на себя.
16
Когда музыка стихла, дав им возможность отдохнуть немного, Грэйс с удивлением взглянула на Гарвея. Его глаза затуманились, последний вальс он танцевал с трудом.
— Вы устали? — спросила она.
Он невольно улыбнулся. Его физическое самочувствие было так же прекрасно, как в те дни, когда он регулярно занимался спортом. И все же он медлил с отрицательным ответом. Ведь не мог же ей сознаться, что прикосновение ее тела, возможность держать в своих объятиях были причиной того, что у него захватывало дыхание, билось сердце и ноги отказывались служить!
— Я не устал, но охотно присяду на несколько минут. Вы должны потанцевать с любым флотским офицером, который пригласит. Я не смею держать вас в плену.
— Почему же нет? Я не желаю танцевать ни с кем другим. Терпеть не могу заводить новые знакомства и поддерживать надуманный разговор.
Они присели на несколько минут. Грэйс отказала нескольким пригласившим ее мужчинам.
— Упрямица.
— Вы должны быть довольны. Если не хотите танцевать, можем прогуляться по палубе.
Но он предпочел остаться Во время танца она незаметно прижалась к плечу.
— Почему вы сегодня такой странный? Держите меня как ученик свою учительницу танцев во время первого урока. Держите же меня как следует.
В отчаянии он прижал ее, и они закружились под звуки вальса. Оба танцевали необыкновенно хорошо.
— О, это даже лучше, чем в Париже! Вы прекрасно танцуете, мой шеф! Зачем хотелось вам предоставить меня другому? Не боитесь ли, что буду плохой секретаршей, если избалуете? На этот счет можете быть совершенно спокойны.
— С кем вы танцевали в Париже? — спросил он, когда танец был закончен. Первый раз в жизни он ощутил нечто вроде ревности.
— Их было немного. Молодой итальянец Джуззепе Матрини, друг одной девушки, которая изучала со мной стенографию. Ее брат — Сидней Маршам, и брат другой подруги — Поль Генно. Все они танцевали отлично, но не так, как вы.
— С кем вы были наиболее дружны?
— С Сиднеем Маршамом. Он несколько раз делал предложение. Джуззепе и Поль, казалось, были влюблены, но ни один из них не говорил о браке.
— Вы тоскуете по кому-нибудь из ваших друзей?
— Теперь нет. Когда приехала в «Савой» и узнала о случившемся, почувствовала себя одинокой и несчастной. Это же чувство преследовало меня, когда посетила вас в бюро. Теперь я счастлива. Жаль только, что не успела увидеться с дедушкой… Но теперь я не одинока. Вы так добры ко мне, мистер Гаррард!
Все поспешили к иллюминаторам посмотреть на проплывающий мимо пароход.
— Идемте на палубу,— попросила Грэйс. Они облокотились о борт, наблюдая за величественным, медленно удалявшимся пароходом. Наконец он скрылся.
— Внизу душно. Пройдемте на верхнюю палубу.
— Слишком поздно.
— Ну и что же?
— Офицеры не разрешают прогуливаться там в такой поздний час.
— Ах, не говорите глупостей! Вы ничего не знаете. Вчера вечером — было еще позже, чем теперь,— старший офицер пригласил меня туда, а казначей хотел повести меня на самую вышку.
— Черт бы побрал их! И что же вы — пошли?
— Понятно нет.
— Почему?
Гарвей почувствовал, что ее пальцы сжали руку.
— Вы отлично знаете почему.
Он усилием воли овладел собой и постарался принять отеческий тон.
— Вы избалуете меня. Вам следует быть в обществе молодых людей. Настаиваю на этом и не хочу
