Острые мелкие камни, осевшие вместе с песком на дне трубы, врезались в колени и руки, раня до крови. Голодные, измученные боями, коченеющие от холода люди собирали последние силы и молча — слышалось только тяжелое прерывистое дыхание и всплески воды — упорно пробивались вперед по тесной трубе. Этой проклятой трубе, казалось, не будет конца.
Когда Михаил Резенков вылез из трубы, уже гасли вечерние сумерки и в темнеющем безоблачном небе зажигались первые робкие звездочки. Он жадно, захлебываясь, вобрал в легкие воздух, пахнущий сосной, сеном, посмотрел в чистое небо и упал грудью на землю. Кажется, он больше был не в состоянии сделать ни одного движения.
Партизаны выползали один за другим. Вода с них катилась потоком. Шумно дыша, ложились на жесткую, выгоревшую траву. Последним вышел Шукшин. С трудом распрямив спину, пошатываясь, точно пьяный, он провел ладонью по мокрому лицу и посмотрел в сторону Ротэма — на фоне посветлевших садов смутно вырисовывались очертания кирпичных строений. Оттуда доносились редкие выстрелы. Где-то далеко за лесом глухо били орудия. Прислушиваясь, Шукшин определил: возле Опутры или дальше нее. Значит, части союзников не продвинулись, все еще стоят на месте!
Оставаться здесь, на этой стороне канала, равнинной и совершенно безлесной, нельзя. Единственный выход — под покровом ночи снова перейти канал и лесом пробиться к Опутре, к союзникам.
Шукшин отозвал в сторону Тюрморезова и Базунова, сказал, стаскивая прилипшую к телу рубаху:
— Надежды на то, что союзники ночью выйдут к каналу, — нет. Оставаться здесь нельзя.
— Правильно, надо уходить, — отозвался Базунов. — Если до рассвета не уйдем, могут зажать.
— Остались немцы в лесу, за мостом, или нет? — проговорил Тюрморезов. — Я думаю, что автоматчики уже здесь, за каналом. На той стороне им достаточно одних танков… Надо послать разведчиков, Константин Дмитриевич.
— Снова по трубе?
— Другого пути нет!
— Да, нет… Резенков!
Резенков поднялся, покачиваясь, стуча зубами от холода, подошел к Шукшину.
— Надо идти на ту сторону, Резенков, разведать лес… Оставаться нам здесь нельзя, понимаешь?
— Понимаю, товарищ подполковник.
— Как ты… дойдешь? — Шукшин посмотрел в его серое, с почерневшими, распухшими губами лицо.
— Смогу. — Резенков выпрямился. — Смогу, товарищ подполковник!
— С Белинским пойдешь. Давай, родной!
Шукшин, проводив разведчиков, подошел к партизанам.
Гертруда, сидевшая возле кустов у оросительной канавы, подняла на него тревожные глаза, сказала негромко:
— Констан, Питер остался там… Там раненые, им нужна помощь… Констан я должна пойти туда…
Шукшин сел рядом с Гертрудой, обнял ее мокрые, вздрагивающие плечи.
— Мы все пойдем туда, дочка, все! Вернутся разведчики, и пойдем… — Он говорил, а сам сокрушенно думал: «Живы ли они? Удалось ли кому-нибудь вырваться из окружения? Или все полегли там, в сосновом лесу?»
Гертруда, прижавшись к Шукшину, тяжело вздохнула.
— И Виталия нет… Уже пять дней, как они ушли, Констан!
— Да, пять дней… Наверное, присоединились к союзникам. За Виталия я спокоен. Не пропадет!
— О, Виталий… — с какой-то необыкновенной теплотой проговорила Гертруда, и ее посиневшие губы тронула улыбка.
Резенков и Белинский вернулись перед рассветом. Они подтвердили, что немцев в лесу уже нет. Автоматчики перешли канал, закрепились на этой стороне. У мостов стоят танки.
Шукшин поднял отряд. Голодные, дрожавшие от холода люди один за другим входили в ледяную воду.
Когда поднялось солнце, они уже были на той стороне, шли по лесу, держа направление на Опутру, занятую частями союзников. Повсюду были видны следы недавнего боя. Чернели обожженные, искалеченные сосны, тут и там поблескивали в траве цинковые коробки из-под патронов, пробитые пулями немецкие каски. На тропах, между деревьями, в кустарнике лежали убитые.
Бойцов взвода Новоженова среди убитых не было. Ни одного!
«Быть может, их схватили ранеными? — думал Шукшин, уронив голову на грудь. — Нет, с партизанами фашисты возиться не будут, их расстреляли бы тут же, на месте… Но и уйти, прорваться к каналу они не могли. Я же видел, как высыпали из леса автоматчики… Что же с ними, что?»
Из раздумья его вывел резкий окрик:
— Стой! Кто идет?
Шукшин вскинул голову, остановился. Из-за ветвей на него настороженно, не узнавая, смотрел Митя.
— Митя? Это я, Шукшин! — он метнулся вперед, с треском ломая сучья. — Где люди, где Петр?
— Все тута, — спокойно ответил Митя. — Эвон на поляне дрыхнут…
На куче сена, тесно прижавшись друг к другу, крепко спали бойцы третьего взвода. Отыскав среди спящих Новоженова, Шукшин потряс его за плечо. Но сержант только сердито промычал и дернул ногой.
— Да проснись же ты, черт бы тебя побрал!
Новоженов вскочил, изумленно уставился на Шукшина.
— Константин Дмитриевич, товарищ подполковник… вы?
— Нет! Елена Прекрасная… Спишь тут!
— Константин Дмитриевич! Батя! — Новоженов схватил Шукшина за плечи, прижал к груди. — Как же вы тут оказались? Мы уж решили…
— Как мы тут оказались — понятно, из-за канала пришли. А вот как вы тут очутились — не пойму!
— Так мы же и не уходили отсюда, — ответил Новоженов, и в глазах его мелькнула хитроватая улыбка. — Мы фрицев объегорили — будь здоров!
Услышав разговор, поднялись бойцы взвода. На полянке сразу стало тесно и шумно. Новоженов начал рассказывать, как они оказались здесь, в глубине леса.
Прикрывая отход отряда, взвод Новоженова удерживал рубеж до тех пор, пока враг не начал заходить в тыл. В последний момент взвод откатился назад, занял новый рубеж и вновь обрушил на гитлеровцев сильный огонь. Но наступила минута, когда Новоженов увидел, что больше им не продержаться: гитлеровцы вышли к каналу слева и справа, отрезали дорогу к мостам. О том, что в стороне от мостов под каналом проходят трубы, Новоженов знал. Но туда проскочить уже было невозможно: противник занял шоссе. Опрокинуть автоматчиков, прорваться в направлении Опутры тоже было невозможно. Партизан только девятнадцать, а автоматчиков — сотни. Казалось, участь взвода решена, бойцам остается лишь думать, как дороже продать свои жизни. Но полтора года лесной жизни, острой беспощадной борьбы научили Новоженова самообладанию, умению находить выход из самого отчаянного положения.
Он знал, что где-то слева, совсем недалеко, должна быть широкая прогалина, заросшая геем. Чудесный бархатистый гей! Сколько раз он спасал партизан, укрывая их в своих непроницаемо густых, стелющихся по земле зарослях! И теперь Новоженов решил прибегнуть к его защите. Оторвавшись от врага, партизаны бросились в лощину, покрытую молодым сосняком, и по ней проскочили к прогалине. Приподняв тяжелые, сплетенные в толстый ковер стебли, они один за другим ныряли в живые, зеленые пещеры, быстро скрывались в глубине зарослей.
Автоматчики, выйдя к широкой открытой прогалине, побоялись пересекать ее, решили, что партизаны засели впереди в лесной чаще. Они двинулись по краям прогалины, прячась за деревья и беспрерывно строча из автоматов.
