— Нет, у меня дело к господину лейтенанту. — Марченко решительно направился к офицеру. Короткое, точно рассчитанное движение, и пистолет в его руках.
— Встать! За мной!
Оторопевший гитлеровец поднялся, глаза испуганно заметались.
— Шнэль! — Марченко схватил офицера за плечо, толкнул к двери. Гитлеровца расстреляли в лесу, бросили труп в озеро.
Разведав новый район, Марченко выдвинул сюда свою группу и провел несколько операций. Гитлеровские солдаты исчезали бесследно. Марченко действовал настолько искусно, что у немцев не возникало никаких подозрений. Бесследно исчезнувших солдат объявляли дезертирами.
Через месяц у всех, кто пришел в отряд первым, уже было оружие. Исключение составлял один Митя. «Митрию» решительно не везло. Новоженов часто брал его на операции, но пока этот увалень повернется, сообразит, как лучше наскочить на гитлеровца, другие партизаны уже скрутят его. По приказу командира отряда оружие передавалось тому, кто добыл его в схватке или проявил при выполнении задания особую решительность и отвагу.
Новоженов часто поругивал его за неповоротливость.
— Ты же не в шахте, Митя, тут работать надо! — сердито выговаривал командир взвода. — Как хочешь, друг, а оружие чтобы было!
— Не везет мне, товарищ командир. Невезучий я, ядрена палка, — отвечал Митя, виновато моргая рыжими ресницами.
— Невезучий… Да разве партизан так может говорить, а? Взять оружие — значит взять. Ты об этом только и должен думать. Ночи не спать, об этом думать! Уразумел?
Митя вздыхает, почесывает свою широченную сутуловатую спину.
— Уразумел…
— Уразумел… Привык тут бродяжничать! Думаешь, если в лесу гауптвахты нету, так шаляй-валяй можно? Я тебя без губы уму-разуму научу. У меня, друг, не задержится!
На другой день Новоженов спрашивал:
— Ну что, думаешь?
— Думаю. Всю ночь ноне не спал, товарищ сержант, ажио в голове гудет. Вот те крест!..
— Придумал?
— Вроде бы как придумал.
— Выкладывай! — Новоженов садится на траву, закуривает. Митя продолжает стоять, переминается с ноги на ногу.
— Яшка Марченко, я слыхал, в Мазайк ходил. Фрицев там шатается до черта. Я тоже туды подамся. Мне бы только повстречать. Я в силе, товарищ сержант!
— В силе… Сущий ты младенец, Митя! Слушай, что я тебе скажу. Хорошенько слушай…
— Слушаю! — Митя уставился немигающими глазами на Новоженова.
— Село Эллен знаешь?
— Знаем. Я здеся все облазил… Я не слоняюсь абы как, я гляжу…
— Глядишь? Ну, это хорошо. Нашему брату, партизану, в оба глядеть надо, все примечать, — примирительно проговорил Новоженов. — Так вот, слушай. В этом селе бургомистр сволочь из сволочей. Фашистская шкура, одним словом. А пистолет у него… — Новоженов прищелкнул языком. — Мечта! Два автомата отдал бы за такую машинку.
— Ух ты, ядрена палка! — Митя не спускает глаз с Новоженова.
— Бельгийцы этому предателю смертный приговор вынесли. Выследи гада и хлопни. Считай, что пистолет твой. Живет бургомистр в усадьбе, за деревней. Смотри, в деревню не заходи!
— Понимаем…
Целую неделю Митя охотился за фашистом, но так и не взял его. Мите положительно не везло! Он ждал бургомистра на одной дороге, а тот, как нарочно, поехал по другой. На второй день Митя залег у той дороги, где бургомистр ехал вчера, так нет же — проклятый фашист опять отправился другой дорогой. На седьмой день Митя решился на отчаянный шаг — забрался к бургомистру в сад. «Ну, теперь ужо ты от меня не уйдешь, скотина!» — со злостью думал Митя, сидя в кустах малины. Но фашист в этот день совсем домой не явился. Прямо из управления уехал в город.
Митя приуныл. Хоть на глаза партизанам не показывайся. Каждый норовит посмеяться над ним. Даже Маринов, человек строгий, и тот не удержался, сказал со смехом:
— Ты, Митя, как неудачливый ухажер. Знаешь, частушка такая есть: понапрасну, парень, ходишь, понапрасну ножки бьешь…
— А я виноватый, что его хвороба носит? Я сюды, а он туды…
— Сюды, туды! — сердито передразнил Новоженов. — Виновата лошадь, что телега не смазана. Эх, ты, Митрий… Горе мне одно с тобой!
Как-то среди дня в лес пришел Жеф и сообщил, что в Нерутру на трех подводах приехали гитлеровцы — шесть солдат и унтер-офицер. Рыскают по домам, ищут партизан, оружие, а заодно забирают продовольствие.
Шукшин решил сделать засаду на дороге, по которой должны были возвращаться немцы. Дорога на большом участке шла лесом. Незаметно выдвинуться к ней и выбрать подходящее место для засады было делом несложным.
Партизаны — их было десять человек — залегли по обеим сторонам дороги, в густом кустарнике. Впереди, метрах в тридцати от основной группы, расположились Зуев и Новоженов. Расчет был простой: как только гитлеровцы приблизятся, Новоженов кинет гранату. Фашисты бросятся назад, и тут по ним ударит основная группа…
Гитлеровцы не спешили выезжать из деревни. Солнце уже село за лесом и в неподвижном теплом вечернем воздухе стали сгущаться сумерки, когда на дороге показались повозки. Сытые лошади бежали ленивой трусцой. Солдаты лежали и сидели на мешках. Кто-то из них негромко напевал.
Новоженов и Зуев, затаившись, с нетерпением ждут, когда гитлеровцы приблизятся. Но вот уже видны лоснящиеся крупы коней, длинная зеленая повозка. Новоженов, бросил гранату. Она взорвалась под телегой, не задев ни солдат, ни лошадей. Испуганные кони бешено рванули, понесли. Другие повозки с громом покатились за ними. Партизаны открыли огонь, но было уже поздно. Они просчитались: гитлеровцы бросились вперед, а не назад… И тут партизаны услышали дикий, отчаянный крик:
— Держи! Держи!
По дороге, размахивая руками и истошно крича, бежал Митя. Можно было подумать, что гитлеровцы ограбили Митю и увозят его добро…
— Держи! Держи!
Повозки и Митя скрылись за поворотом.
Новоженов не успел опомниться, как неожиданно справа показалась машина с немецкими автоматчиками. Оставалось только одно — быстро отойти в лес.
Домой партизаны вернулись мрачные, удрученные неудачей. Ужинать никто не стал. Молча, не глядя друг на друга, разбрелись по землянкам.
Больше всех переживал Новоженов. Всю ночь ворочался с боку на бок, сокрушенно думал: «Эх, растяпы, растяпы… Разве так надо было делать засаду? И Митю потеряли! Митя, Митя…»
Новоженов поднялся, как только рассвело. Он должен был вместе с Шукшиным отправиться за канал, к Марченко. «И как я в глаза командиру посмотрю… Ни слова вчера не сказал. Лучше бы уж выругал!»
Выйдя из землянки, Новоженов оторопело остановился. На стволе поваленной сосны сидел Митя и чинил пиджак. Рядом на траве лежала новенькая винтовка.
— Митрий! Чертяка ты рыжий! — радостно закричал Новоженов. — Где же ты пропадал, увалень проклятый?
— Вчерась еще возвернулся, к ночи.
— Куда вернулся? Сюда?
— А куды ж еще-то? Дом наш далеко. На Байкале живем. Гляди-ка, ядрена палка, что эти чертовы фрицы сделали! — Митя поднял свой серый, довольно потрепанный пиджак, в двух местах пробитый пулями. — Вещь еще гожая, можно сказать новая, а они дыр понаделали, стервы…
