— Ты мне мозги не вкручивай. Я тебя спрашиваю: где ты был? Почему ты мне не доложил о своем прибытии?
— Я же говорю, что тута был. В траве ночевал. — Митя надел пиджак, обиженно вздохнул. — Опять бы ребята смеяться начали, ежели пошел в землянку…
— Это ты зря, Митя. Ребята по-дружески с тобой, а ты… — Новоженов взял винтовку, передернул затвор. — Добрая винтовка! Как же ты ее взял?
— Она мне, ядрена палка, сама в руки далась, — заулыбался Митя. — Телегу-то как о сосну навернет: одна колесо сюды, другое туды… Фрицы, значит, кто куды, а винтовки в кусты полетели. Я бы и вторую взял, вот те крест, да малость не поспел. Автоматчики, паскуды, налетели. Кой-как убег…
Эту историю партизаны не могли без смеха вспоминать. Но с тех пор отношение, к Мите изменилось. Он добыл оружие, стал полноправным бойцом партизанского отряда.
Шукшин и Новоженов пришли в лес к Марченко. Матрос, увидев их на тропе, обрадованно кинулся навстречу.
— Знаете, кто пришел? Михаил Модлинский!
— Браток?! Да где же он? — Шукшин, нетерпеливо отстранив Марченко, пошел вперед.
— Здесь я, Константин Дмитриевич! — Браток, лежавший у дерева, с трудом приподнялся. Шукшин взглянул на него и вздрогнул. Все лицо Братка было покрыто багровыми шрамами, в коротко остриженных жестких волосах блестела седина.
— Все-таки пришел… На карачках… Спасибо вот другу, вывел! — Браток взглянул на высоченного парня, стоявшего в стороне.
«Везет нам на богатырей. Один к одному!»— подумал Шукшин, разглядывая парня.
— Ты из нашего лагеря? Я тебя там не видел…
— Не видели, — коротко кивнул парень. — Я всего десять дней был в лагере. Лагерь для меня место неподходящее!
— О, вот ты какой! — улыбнулся Шукшин. — Ну, давай познакомимся. Я подполковник Шукшин, командир отряда.
— Матрос Сергей Белинский! — Парень протянул огромную ручищу.
Он рассказал о себе: до войны плавал на торговых судах машинистом. Бывал во многих странах, был и тут, в Бельгии, — привозили лес для бельгийских шахт. Дрался в Севастополе, в морской пехоте. Взяли в плен раненым.
— У самой воды они меня взяли, в Камышовой бухте. Я видел, как они кинулись ко мне, а подняться не мог… — закончил он короткий рассказ, и лицо его стало угрюмым.
— Камышовая бухта… — шумно вздохнул Браток. — Увижу ли ее?
— Поправишься, Браток, поправишься, — сказал Марченко, ласково обняв друга за плечи. — Мы с тобой живучие. Меня тоже порядком помяли… Тут сосны, море близко. Слышишь, как морем пахнет? Я его за сто верст чую.
Шукшин сел на траву, расспросил партизан о делах. На счету взвода Марченко было уже четыре значительных операции, почти все партизаны раздобыли оружие.
«Теперь можно начинать, — подумал Шукшин, выслушав Марченко. — Да, пора браться за настоящие дела…»
Здравствуй, Мать!
Поздно вечером в лес приехал командир бельгийских партизан Жульян Макенбек. По лицу его струился пот, шляпа сбилась на затылок. Бросив велосипед в кусты, он торопливо зашагал к Шукшину, выходившему из землянки.
— Констан, боши готовят облаву, утром прибудут два батальона! — встревоженно заговорил Жульян. — Боши узнали, что действуют русские… Надо уходить. Немедленно.
Фашисты будут прочесывать весь лес!
Шукшин послал связных к Марченко и Базунову предупредить об облаве. Только они вышли из землянки — появился Трис. С ним пришел невысокий, коренастый старик.
Трис что-то негромко сказал Жульяну, тот кивнул головой и повернулся к Шукшину:
— Констан, идем! Ты со мной и еще двое. Остальные пойдут с Жаном, — Жульян показал взглядом на старика. — Трис говорит, что облава начнется с рассветом… Мы спрячем вас в домах. Идем!
С Жульяном отправились Шукшин, Маринов и Зуев. Обойдя лесом деревни, они вышли к каналу и долго шагали вдоль него посадками.
Под ногами мягко похрустывали опавшие листья. Молодые клены и невысокие кудрявые дубки были ярко расцвечены: светлые, огненные краски перемежались с темными, холодными. В сосновом лесу, где жили партизаны, наступление осени еще не чувствовалось. А здесь все говорило о ее приходе. Пахло увядшей, высохшей на корню травой, от потемневшего канала тянуло холодком, сыростью. «Скоро зима, — невесело размышлял Шукшин, оглядываясь по сторонам. — Зимою нам будет труднее. Люди раздеты…»
Невдалеке показался мост. Жульян пошел на разведку.
Убедившись, что патрулей нет, подал сигнал:
— Быстро вперед!
Только партизаны перешли через канал — к мосту подлетела машина с солдатами. Гитлеровцы, готовя облаву, спешили выставить на мостах заставы.
Поздно вечером они пришли в деревню Опповен, стоявшую у самой голландской границы. Жульян ввел своих друзей в каменный домик, потемневший от времени и облупившийся. Домик принадлежал старому шахтеру Хендриксу, человеку болезненному, не работавшему уже много лет. Единственный сын его погиб в шахте, все хозяйство держалось на двадцатилетней дочери Гертруде. Гертруда была любимицей всей деревни. Гибкая, стройная и светлая, как молодая березка, она покоряла всех своей веселостью. Парни ухаживали за нею наперебой, каждый был бы рад взять ее в жены, но Гертруда никому не отдавала предпочтения. Со всеми она была одинаково приветлива и на объяснения в любви отвечала шутками, звонким смехом.
Дома была одна Гертруда. Увидев Жульяна, бросилась ему навстречу.
— О, это ты… Как давно тебя не было у нас! Жульян обнял Гертруду.
— А где отец?
— В Мазайк уехал, в больницу. Совсем плох наш старик…
— Вот что, Гертруда, — Жульян подвел ее к своим друзьям. — Это русские… Вот их, — Жульян показал на Маринова и Зуева, — отведешь к Артуру. Он у немцев на хорошем счету, у него не станут искать, а товарища Констана ты проводишь в Мазайк, к Елене. Это нужно сделать сегодня же. Поняла?
Гертруда кивнула головой.
— Так ступай, сестренка!
Гертруда увела Маринова и Зуева в соседний дом.
— Ну, я пойду. Мне здесь задерживаться нельзя, — сказал Жульян Шукшину, когда они остались вдвоем. — Петер Новоженов тоже придет в Мазайк. Его приведет Жан… До встречи, Констан! Я буду скоро!
Вернулась Гертруда.
— Уже ушел?.. — она вздохнула, обиженно поджала губы, но, встретив взгляд Шукшина, улыбнулась. — Он всегда так, Жульян. Покажется на минуту и пропадет…
Давайте, камерад, ужинать. Нам далеко идти! — Она принесла кувшин с молоком, хлеб. — Пойдемте, я покажу, где умыться. О, и ваш костюм надо привести в порядок… В таком виде в Мазайк идти нельзя. Ничего, мы сейчас наведем блеск!
Если идти по главному шоссе, то до Мазайка не так далеко, километров десять-двенадцать. Но Гертруда повела Шукшина кружным путем, проселочными дорогами. Они подошли к Мазайку только на
