Бога, вижу живым и здоровым, и нашим, как я и говорил.
— Спасибо за лыцарский «вчынок» незнакомый мой друже, — протянул ему тронутый Мазепа обе руки, и соскочил с коня. — Я Мазепа, из русской шляхты герба князей Курцевичей, и душой казак. А как же мне величать моего молодого спасителя?
— Семеном Палием, — заключил в объятия Мазепу казак и почувствовал в то же мгновение какое-то неприятное чувство, шевельнувшееся холодной змеей в его груди. Это, верно, от того, что он назвал себя шляхтичем. «На польский лад, паном», — подумал Палий и постарался задавить это неприятное впечатление, но оно упорно стояло в его сердце. Между тем, слова Мазепы снова разогрели толпу.
— Правда! Правда, казаче! — закричали кругом. — Верно ты рассудил. Пусть себе там гетман Дорошенко обирает нам какого захочет побратима, а мы тоже дремать не будем! Гайда на Кодак! Повыгоним оттуда всех ратных людей. Да и ты с нами, если ты и саблей умеешь так орудовать, как языком, будешь у нас головой!
— На Кодак! На Кодак! — подхватили кругом десятки и сотни голосов.
XXI
Мазепа с изумлением заметил, что слова его произвели совершенно противоположное действие: вместо того, чтобы успокоить толпу и остановить готовое сорваться возмущение, они разгорячили ее еще больше. Но видимо, ничто не могло уже теперь успокоить толпы. Ее возбужденная донельзя энергия искала себе выхода, какого-нибудь реального дела, которое можно было бы начать сейчас же, не откладывая до завтрашнего дня. Уже забыто было данное кошевому обещание дождаться Сичевой рады. Однако Мазепа попробовал еще раз остановить этот порыв.
— Постойте, постойте, панове, — обратился он к окружающим, — дозвольте мне вас еще одно слово спросить?
Казакам Мазепа уже понравился, а потому никто не перебил его, и все с интересом насторожились.
— Видели ли вы, панове, чтобы разумный человек, когда хочет убить страшного зверя, целился бы ему в хвост?
— Ха, ха, ха! — улыбнулся старый запорожец Шрам, — этого не сделает и малая дытына.
— Так как же вы, панове, — подымаясь против такого «хыжого» зверя, как наша «розшарпанисть и нееднисть», хотите ему целить только в хвост?
— Загадывает что-то занятное! А ну, ну? — подмигнули друг другу слушатели и понадвинулись к Мазепе.
А Мазепа продолжал уже увереннее.
— Вот вы говорите про едность, а сами против нее идете. Когда люди хотят едность меж себя утвердить, так уж все и должны стоять за одно. Вот человек единый, так уж и руки, и ноги его слушают, что им прикажет голова, и все за одно стоят. Слушают ноги головы, — и человек добре идет, а если он охмелеет, вот примером нам тот добродий, — указал Мазепа на шатающегося подвыпившего запорожца, выписывающего ногами «мыслете», — тогда уж он и с места не сдвинется.
Пример Мазепы привел казаков в добродушно-юмористическое настроение. Послышались веселые возгласы.
— Так то и вы сами, панове, — продолжал Мазепа, — за едность идете, а против едности встаете. Коли думать дбать про свою жизнь и свободу, то прежде всего надо всем нам «поеднатыся», а чтобы поеднаться, надо и голову одну избрать… У нас голова одна, наш славный гетман Дорошенко, так его же и слушать будем. Хотите ударить на Кодак, а может он задумал «тышком-нышком» да в самую Варшаву нагрянуть, а вы только заранее всполошите птахов, да и подымете всю стаю.
— Как в око влепил! — крикнул кто-то запальчиво. — Вот так урезал, молодец! — подхватили другие, и одобрительный гул сразу определил симпатии толпы к новому гостю.
Какой-то средних лет казак, видимо, из старшин, протиснулся к Мазепе и проговорил с чувством:
— Спасибо тебе от имени гетмана Дорошенко и от Украины за твое щирое слово: позволь обнять тебя!
И гетманский посол обнял Мазепу, при шумных хвалебных отзывах.
— Я счастлив несказанно, — заговорил снова Мазепа, взволнованный этим неожиданным и льстящим ему приветствием, — но не одним тем, что от посла нашего славного гетмана имею теплое слово и ласку, а больше тем, что мои думки совпали с думками гетмана. Да, панове-лыцарство, — возвысил он голос, — теперь единой для всех нас молитвой должно быть «благання» к милосердному Богу о «злучении» воедино всей Украины; все наши думки, все наши силы должны быть «напружени» лишь на это. И кто бы нам ни помог в нашей «справи», хотя бы даже и жид, то и его не должны мы «цуратыся».
— Да что же нам делать теперь? — раздавалось то там, то сям в толпе.
— Что делать? — повернулся к ним Мазепа. — Выпить за нашу «еднисть», да за здоровье славного гетмана нашего Дорошенко и кошевого Сирко и ждать от них «наказу». Нет лучших лыцарей во всей Украине, так и сдадимся же на их разум. На чем они положат, на том и мы будем стоять.
— Правда, правда! — подхватил весело Палий. — Утро вечера мудренее: на раде кошевой наш батько все нам выскажет, а за едность Украины, да за нашего нового гостя Мазепу следует выпить, да выпить так, чтобы и небу жарко стало!
— Вот это дело! Юнак, так юнак! И на поле первый, и товарищ первый! Да и этот Мазепа, чтоб его черт побрал, голова! — раздались дружные одобрения.
— Уж именно полная, — подтвердил старый запорожец с ястребиным носом, по прозванию Кобец. — Два клало, а третий утаптывал.
— Так гайда ж, братове, за мною, — крикнул Палий, указывая рукой на более обширную мазанку, в которую воткнуты были три вехи с надетыми на них сулеею, флягой и бочонком.
Мазепу окружили запорожцы; каждый желал с ним познакомиться и выразить свое сочувствие каким-либо приятным словом. Так Мазепа переходил от одних к другим и медленно подвигался к шинку.
В самом шинке и подле него толпилось много народа. Распивающие мед и горилку сидели и подле выставленных деревянных столов и просто по-турецки, поставивши между скрещенных ног пляшку и чарку.
Большинство, очевидно, слушало какого-то казака или шляхтича в дорогом кунтуше с есаульскими кистями, который стоял посредине с кубком в руке.
Мазепа не мог рассмотреть его лица, так как он стоял спиной к приближающимся запорожцам, он только заметил его крайне небольшой рост и худощавую, миниатюрную фигурку, которая при каждом слове рассказчика как-то вскидывалась и приподнималась, словно этим движением шляхтич хотел увеличить свой незначительный рост.
Мазепу еще издали поразил его голос; в резких и визгливых высоких тонах его слышался скорее хриплый голос женщины и эти звуки перенесли невольно Мазепу в Варшаву и припомнили ему оскорбительный эпизод, непоквитованный им вследствие трусости и бегства напастника.
Мазепа даже побледнел от этого воспоминания, такой злобой отозвалось оно в его сердце.
Но Варшава и Запорожская Сечь были такие несовместимые величины, что Мазепа стал гнать от себя это непрошенное воспоминание, хотя голос и манера рассказчика проясняли его ярче и ярче.
— А ну, панове, послушаем, о чем щебечет эта пташка, — обратился он к своим соседям.
Те молча согласились с ним и вся компания остановилась невдалеке от рассказчика.
Увлеченный своим рассказом, маленький шляхтич не заметил их приближения.
— И все это вы, панове-запорожцы, — говорил он, — понапрасну на гетмана валите. Ей-Богу, он так же виновен перед вами, как Христос перед жидами. Его невольно взяли в Москве со всею старшиной и там заставили подписать чего хотели.
— Эге, заставили, — отвечал шляхтичу Шрам, успевший уже занять среди слушателей почетное место, — заставляет, верно, и пастух волка овцу есть. Почему же гетман твой, когда вернулся додому, не повернул все к старым обычаям назад? А он принял на себя, небось, на себя одного власть; старшину в
