Я дождался его у входа на стадион. Он протянул руку и сказал коротко вместо приветствия:
? Все видел?
Произнес так, словно расстались мы с ним несколько минут назад.
~ Что скажешь о матче? ? поинтересовался он. ? Помнишь, как с 'десяткой' закрутили защитника? Во- во! Попутал дьявол, завелся, ? глаза светились печалью, ? обязан был пасовать!
? Мелочь.
? Нет, дорогой, жжет здесь, ? Рахманов ткнул себя в грудь. ? Да что говорить! ? он махнул рукой, собрался идти, спохватился: ? Откуда ты?
Узнав, что я в городе давно, удивился:
? Киношник? Придется познакомиться с тобой заново. ? Он дурашливо вытянулся в струнку, сделал грудь колесом, протянул руку: Рахманов!
И ? вот.
? Присаживайся. Сюда. Ближе к окну, ? приговаривал Рахманов, усаживая меня в кресло в маленькой комнатке, не то передней, не то приемной, потому что из комнатки двери вели в другие помещения, одна ? прямо, в кабинет замначальника районного отделения милиции, на что указывала табличка на дверях; двери по обе стороны от кабинета замначальника не помечены, но, судя по тому, как приостанавливались милиционеры, прежде чем открыть их, было ясно, что и там располагались кабинеты начальства.
Женщина-лейтенант, отстучав на машинке, с бумагами в руках вышла из комнаты. Мы остались вдвоем.
? Разное случается: человек попал в лужу ? задачка, в трясину ? другая задача, в дерьме ? еще задача. В такое дерьмо, что противно и думать. Так вот, ? Рахманов присел рядом, подвинул к себе газету ? еженедельник 'Футбол', извлек из кармана карандаш с погрызанным концом, на полях газеты прочертил линию. ? Наши охламоны угодили в лужу, ? он сделал ударение на 'наши'. 'Охламонами' он называл моего племянника и его приятеля Мустафу. ? Не в трясину. И слава Богу. Не в дерьмо ? в лу-жу! Разница существенная, дорогой. Вытаскивать из лужи ? мой профессиональный долг. И независимо от того, кто в нее влип. Друг или недруг. Брат или... всадник без головы.
А меня подмывало спросить: кража была? Если да ? какая? Нет ? что тогда?
? Придется тащить из лужи ? тут сомнений никаких, ? продолжал Рахманов, черкнул на полях 'Футбола' линию, параллельную предыдущей.
Рахманов будто готовил меня к чему-то серьезному, безусловно, не безнадежному. Но за этим чудилось обращенное и к себе, вроде: твое намерение помочь земляку капельку противоречит букве закона, но зато оно отвечает его духу ? так вперед, майор! 'Независимо, кто угодил, друг или недруг...' ? яснее не скажешь!
Ну да, конечно. В другой ситуации, не такой напряженной, я, пожалуй, поразмышлял бы над природой рахмановской классификации преступлений, сейчас же беспокоило другое. Рахманов рассказывал, черкая на полях газеты странные для непосвященного закорюки ? две параллельные линии вкось-вкривь, четырехугольнички по обе стороны линий, не то трапеции, не то пятиугольник. Внутри одной трапеции- пятиугольника возник малюсенький прямоугольник. Казалось, рукой его двигало подспудное, то, что не обязательно синхронно и соответственно работе мозга: бывает, говоришь одно, а рука, не соглашаясь, водит по бумаге, изображая другое. Рахманов надписал фигуры на рисунке. Сокращенно. Чаще аббревиатурой. ТР ? означало, конечно, стадион 'Трудовые резервы', УК ? улица Коммунаров и т. д. Обозначился план знакомого района в городе: стадион, территория новостройки с котлованом и полем неподалеку от стадиона, у входа на стадион ? общепитовский лоток... Рахманов умел в потоке фраз и слов упрятать главное, чтобы затем в нужный момент ? неважно, в середине иль в конце ? извлечь его, подобно трепещущей рыбке. Он умел рассказывать коротко и длинно, с прелюдией иль без, мог лаконично изложить большое и, напротив, растянуть мизерное. Слушал я его с удовольствием. Особенно о футболе ? вот где Рахманов заводился! ? о любимом московском 'Динамо', великом футболисте Численко (о том, как тот необыкновенно ловко перехитрил итальянца Факетти: Численко двинулся, казалось, напропалую в лоб итальянца, сблизившись, лениво повернул назад, а затем, усыпив бдительность, вдруг резко развернулся и молнией промчался мимо опешившего вконец знаменитого стоппера). Я сказал 'особенно о футболе', но 'особенно' не вполне точно. Дело в том, что Рахманов, если и говорил со мной (общения в отроческие годы не в счет), то только о футболе ? будто все в мире жило и дышало потому, что существовала такая знаменитая игра ? футбол. Футбол ? непременная тема наших бесед. За исключением, кажется, в этой, в передней комнате РОВД, где номер 'Футбола' на столе смахивал на извинение за нарушение традиции... Впрочем, припоминаю, дважды или трижды речь шла о житье-бытье в городе, и в рассказе Рахманова о себе не нашлось места футболу. И еще раз ему не привелось излить мне футбольную душу. То ? случай особый, тогда я встретил его в облике... забулдыги. С 'забулдыгой'-Рахмановым столкнулся я в подворотне бойкого гастронома. Рахманов с приятелем, таким же небритым и пропитым, разгружал рефрежератор. Ящики с курами, колбасой на металлических тележках свозились в нутро гастронома. Помню, как вспыхнуло недоумение в смеси с жалостью, любопытством и стыдом: 'Грузчик? Недавно, год ? ну, полтора ? назад блистал в форме майора милиции ? неужто разжаловали?! За что?!' 'Забулдыга'-Рахманов, приметив меня у витрины, в очереди за дифицитным, изменился в лице, встал рядом и, опережая очевидные вопросы, заговорил первым.
? Заруби: мы не знакомы! Разъяснения потом. И не здесь, ? выпалил он тихо, но вдруг, наверное, из-за моего прозрачно-топорного кивка на его 'заруби', изменился и продолжил заговорщически, явно рассчитывая на слух продавщицы, подозрительно косившейся на нас: ? Не более двух килограммов! Больше не могу. Попробую. Давайте... Деньги, говорю, давайте...
Он перепоручил тележку напарнику, а сам вихляющее-кокетливой походкой направился за витрину. Вскоре он вернулся и, протягивая мне сверток с колбасой, шепотом произнес:
? Подыграй!
Я протянул, не таясь, две трехрублевки и по тому, как у него блеснули благодарно и понимающе глаза, понял, что попал в 'игру'. Рахманов переложил купюру из ладони в ладонь.
? Смажем тачки, ? сказал он громко. И добавил, вытянувшись по-швейковски: ? Разрешите отчалить, начальник!
Потом, застав его снова в милицейских регалиях, я вспомнил детали 'игры' в гастрономе. Рахманов стоял в салоне троллейбуса, приняв невозмутимо-величественную позу. Он обрадовался встрече, стряхнул строгость, положил руку мне на плечо: 'Инженер человеческих душ, растолкуй, что такое 'не везет' и как с ним бороться'. Подумалось тогда, что сказал он вполушутку-вполусерьез в связи с 'игрой' в гастрономе. Сокрушался Рахманов, однако, по поводу иному. Дело в том, что прошедшей ночью ему служебные обстоятельства помешали увидеть трансляцию ? конечно! ? футбольного матча. И какую! Прямую! Заполуночную! Внепрограммную ? стало быть и уникальную по спортивной значимости. Бедный майор метался в газике, как на горячей сковороде, остро тоскуя по озеровскому пафосу... Мы проехали вместе несколько остановок. Рахманов покинул троллейбус, не обмолвившись и словом об операции в гастрономе. 'Не от того ли, ? думал я, ? что игра еще не закончилась? Или майор не удовлетворен собой? Не захотел вводить меня в профессиональную кухню, напичканную тайнами похлеще? Что ? если футбол для него подобен створкам моллюска? И каждый раз, когда речь заходит о сокровенном, створки захлопываются?..'
Происшествие с племянником привнесло в отношения с Рахмановым новое. Байки о футболе испарились. Ситуация исключала несерьезность в любой форме. Я несколько тяготился затянувшейся прелюдией. А эти закорюки на полях газеты ? свежий номер 'Футбола' на столе ? створка с жестким замком, готовая защелкнуться в любую секунду.
? Твоему охламону уйти из дома и вовсе не составляет задачи: хлопнул дверью и ? до свидания... Спрашиваешь, почему?
? Почему?
? Не терпелось вкусить соли взрослой жизни. Соль в его возрасте, в 14 лет, кажется сладкой, будущее – в розовом облаке. И действительно: на первых порах все идет, дорогой, как по маслу, ? говорит он,
