плотнее подбираясь к главному...
Я не во всем согласен с Рахмановым. Племянник с легким сердцем ушел из дома? В памяти почему-то живо стояла недавняя беседа с ним ? состоялась она минутой-другой спустя после того, как я обнаружил его спящим в заброшенном вагоне. Мы присели на скамейку ? хотелось остудить не на шутку распалившиеся эмоции...
'Я обиделся, папа, на тебя', ? сказал он коротко.
Ничего подобного, как ни силился, я не смог припомнить. Разве что несколько профилактических 'банек' по поводу удручающей учебы в школе.
'Вспомни'.
Или... Мне не понравились его чрезмерные увлечения современными ВИА, этими 'криденсами', 'свитами', 'пудисами', 'смоками', 'самоцветами' ? квартира сотрясалась от выкриков рок-звезд, грохота ударных.
'Ты сказал, что у меня нет тормозов. Что во мне сидит тунеядец, чудовищный пожиратель чужого добра...'
Пожалуй, я примирился бы с его музыкальными увлечениями ? я не против рок-музыки, если она не противостоит учебе в школе.
'Попрекнул дармовым хлебом...'
'Но разве другие отчитывают иначе? ? думал я, слушая тогда сбивчивые оправдания племянника, однако следующая мысль не соглашалась с первой: ? Пацан! В его возрасте почудится и не такое!..'
Я, помнится, поставил себя на место племянника, попытался влезть в его душу. В действенности этой в общем нехитрой операции, которая осуществлялась с помощью воображения, правда, воображения тренированного, я убеждался не раз: чтобы понять душу другого человека, нужно поставить себя на его место ? древняя, но не потерявшая силы и по сей день мудрость. Куда как просто; я влезаю в шкуру племянника, и вот уже не он, а я извлекаю из конверта сверхсовременный диск. Гром и молнию в чистом небе! Не он ? я нетерпеливо завожу проигрыватель; громкость, конечно, максимальная ? комната взрывается, такое впечатление, что все вовлекается в сумасшедшую вакханалию. Какая-то сила опускает тебя в кресло, помимо воли, поднимает на ноги ? не он, а я встаю и сажусь, сажусь и встаю, вскакиваю и опускаюсь, не он, а я вхожу в ритм, становлюсь его частью, потому что ритм вне тебя ничто, не он, а я растворяюсь в музыке: музыка ? во мне, я ? в ней. Но что это? Нечто окунает в ледяную ванну, выбивает потрясение музыкой. 'Нечто' ? мой отец ? нет, мне неведома семейная тайна (я не знаю, что мне он приводится не отцом, а дядей). Поспешно 'вырубаю' проигрыватель ? сжимаюсь, врастаю в кресло, инстинктивно пытаясь уберечься от стрел упреков. Я-де бездеятелен, легкомыслен, несамостоятелен ? он- де, отец, в моем возрасте пахал ? ел свой хлеб. Я, его сын, дармоед, не в состоянии прожить самостоятельно и дня. Что дня? Часа!..
Не согласен, майор! 'Легко хлопнул дверью?' Неужели? А 'ледяная ванна', попреки хлебом ? неужто этого недостаточно, чтобы сорваться, 'хлопнуть дверью'?! А ведь нам с тобой не высидеть в такой 'ванне' и минуту! Тогда, ночью на скамейке, в сквере, я сказал себе: неважный педагог ты, Дауд Исмаилов, не тебе с твоей дикой манерой рубить с плеча, привычкой подпрыгивать в гневе, с пулеметной скоростью выкрикивая упреки, с твоими топорными методами лезть в душу подростка! Так примерно мог бы я возразить Рахманову. Но было не до возражений. Слушал я молча, глядел, как карандаш его двинулся от прямоугольника, обозначенного 'поч.' вдоль двойной полосы, завернул к трапеции и остановился у крохотного прямоугольника на краю овалоподобной закорюки. 'Поч.' ? почта, двойная полоса ? проспект, трапеция ? территория стройки, овалоподобная закорюка ? котлован, прямоугольничек ? ну, конечно, это вагон строителей, пристанище 'охламонов' ? здесь три дня назад обнаружил я племянника спящим, отсюда двинули с ним в городской сквер, на скамейку под карагачом...
Подумалось вдруг: 'Знаешь ли, майор, что 'охламон' приводится мне племянником, сыном моей старшей сестры, той, что не решилась вторично после развода выйти замуж с 'довеском', что некогда комочек плоти, розовое и бессловесное существо, взиравшее на мир незамутненно, странно, и называвшийся племянником, был усыновлен мной и стал называться сыном?.. Что нам он и в самом деле стал сыном, а мы ему ? отцом и матерью?..' Я следил за действиями Рахманова, за тем, как он несколько нажал 'твой охламон', и по тому, как весело забегали при этом его глаза, казалось, что он догадывается о семейной тайне. 'Если знает ? хорошо или плохо?' ? думал я, но затем, когда майор, закончив топографические упражнения на полях газеты, сделал паузу, я увидел на его лице нечто, погасившее мгновенно мои подозрения.
? Ребятам везет, ? сказал, поразмыслив, он. ? И Мустафе. И твоему. Познакомились ? отлично: двоим веселее. Через час они уже друзья ? не разлей водой. Кров ? пожалуйста. У Мустафы припасено на ужин и на завтрак. Пожелай только ? посыпется и манна с небес. Везения настроили на легкую волну ? родилась инерция, я бы сказал, опасная инерция вседоступности, вседозволенности. Не будь этого настроя, не было бы...
'Кражи' ? мысленно продолжал я. Вспомнилось: племянник выбежал из дома ? на лестничной площадке за стеной слышалась быстрая дробь шагов. Потом стихло. Вскоре меня поглотили думы о предстоящей командировке в Приозерье, я сидел в кресле автобуса, целиком поглощенный размышлениями о предстоящем сценарии.
? Слушай, ? сказал Рахманов. ? Сладив ночлег, охламоны подались на поиски курева. И сразу на пути ларек. Встреться добрая душа с сигаретой ? гляди и обошлось бы. Тут ? ларек. Скособоченный ? накануне пытались перетащить его на бойкое место, не осилив, перенесли затею на завтра. Ларек выглядел почти пустым. 'Почти' ? блок сигарет 'Комуз', с десяток плиток шоколада, прикрытых небрежно газетой, выглядели вещами забытыми ? тем, чем не очень-то дорожат ? ну, мелочи в бесхозном ларьке. Два подростка в бегах, встретившись ночью впервые, вряд ли станут с ходу упражняться в познаниях по школьной программе, а вот продемонстрировать принадлежность улице, умению ладить с неписаными противозаконными правилами уличной братии ? пожалуйста. Тут своя логика: начнешь с выяснения тонкостей школьной программы, а новоиспеченный друг, не исключено, окажется бывалым ? и возьмет и хлопнет по лбу. Так не выгоднее ли, не дожидаясь, предстать самому в маске бывалого ? сбросить с себя маску при надобности проще. Тут ? и мальчишеская удаль: приятель взобрался на дерево ? взберусь ? чем я хуже. Выше: тот скатился с горки ? так я скачусь с горы, ударил ? пну. Это не все. Ты осматривал ларек?
Я отрицательно покачал головой.
? Щель в стекле рамы, ? Рахманов опустился на стул напротив, ? смахивала на приглашение: риска никакого ? бери! 'А вот курево!' ? так сказал твой, углядев блок с сигаретами. И сказал, конечно, голосом бывалого. И понеслось. Мустафа берет выше ? ему-то не резон отставать ? переусердствует, ломает и вовсе стекло ? задача упрощается: просовывайся по грудь и бери. Так и поступили. Твой рассказывал о трофеях?
? Да.
? Интересно, что? ? Рахманов подвинул номер 'Футбола'. ? Пиши сюда.
На полях 'Футбола' появились расчеты: 17 пачек сигарет по 30 коп. ? 5 руб. 10 коп.; 13 плиток шоколада 'Соевые' по 1 руб. ? 13 руб. Итого ? 18 руб. 10 коп.
? Точно, ? согласился Рахманов, ? сговор исключен. Впрочем сговориться о 17 пачках сигарет и 13 плитках шоколада, конечно, нетрудно, мол, скажем, взяли столько-то и столько. Но ответь: как возможно сходу уговориться о калькуляции добычи с десятками, сотнями непредсказуемых нюансов? Тебе известно, что ребята одаривали сигаретами и шоколадом знакомых?
? Рассказывал.
? В деталях?
? Конечно.
? Почему 'конечно'?
Я пришел в замешательство.
? В принципе так и должно быть, ? успокоил Рахманов. ? Хотя, не вникая в подробности, я с самого начала не сомневался в искренности признаний ребят. Глаза у них больно телячьи. Но копаться нужно ? доказывать-то придется не себе только ? верно?
? Да.
