…Племянника я нашел вместе с Мустафой спящими пустом вагончике в центре города ? он мигом раскололся, рассказал, притом в деталях, о своих приключениях. Сначала были путаные объяснения, суть которых можно выразить коротко: надоели бесконечные опеки: дома ? родителей, в школе ? учителей, надоело всевидящее око правильных соклассников, надоел ярлык, приклеенный в школе: 'Добрый, вежливый, человечный, но разболтанный... ленивый...' Однажды пустяковая ссора со мной стала тупиком, и ему показалось, что дальше продолжаться так не может ? он ушел в ночь...
Племянник рассказывает, а я, слушая его, вижу бредущую по ночной улице мальчишечью фигуру. Гаснет в окнах свет... Все реже и реже проносятся мимо троллейбусы. Прислонившись к стеклу, всматриваются в темноту пассажиры, вот-вот распахнутся дверцы ? люди торопливо двинутся по асфальту, нырнут в подъезд, сверкнет где-нибудь в окошке свет.
Накрапывает дождь... Эту ночь не предусмотрел ни один учебник за все восемь классов. Окрик 'Эй, ты!' заставил вздрогнуть, остановиться. К нему подошли трое парней.
? Курево? ? произнес один из них.
Он достал пачку, протянул каждому по сигарете.
? Гони пачку, ? сказал тогда один из парней, протянув руку. Секунду-другую племянник ? а это был он ? колебался, но затем, вдруг осмелев, пнул ногой меньшего, проскользнул мимо, нырнул в неосвещенный глухой сквер: он бежал, царапая о колючие ветки лицо, руки, бежал, бежал... Голоса преследователей постепенно затихли ? он вышел на заброшенную строительную площадку за деревянным забором. Посередине площадки ? котлован, у забора ? одинокий вагон; двери вагона были приоткрыты. Он долго раздумывал, потом подошел к дверям, прислонившись, стал прислушиваться: внутри было тихо, дробно и мелко постукивали о металл капли дождя. Он нерешительно вошел, чиркнул опасливо спичку ? в вагоне и в самом деле никого не было: у стены стояло нечто похожее на лежанку с откидным верхом; он вынул из-под лежанки засаленную телогрейку, помятую холщовую сумку, положил их под голову...
По-прежнему по крыше стучал дождь, гудел, то усиливаясь, то утихая, ветер; он лег, протянул руку, но тут же опустил ее ? как жаль! Как жаль, что у изголовья не оказалось проигрывателя! На расстоянии вытянутой руки не оказалось торшера с шелковым шнурком ? ах, как жаль! Будь они под рукой ? небольшое усилие, нажатие на включатель ? и в мягких розовых бликах запрыгала, затанцевала бы, разбегаясь, 'музыка' ? эти голубые гитары, криденсы, цветы и свиты, тепетейшены и смоки...
Утром пришло ощущение голода. Но что значит голод в сравнении с осознанием свободы! Идти домой ? об этом нельзя и думать! К товарищам ? но тогда что с гордостью?! Он старался не думать о еде. Но, как нарочно, в тот день общепитовцы города устроили свой фестиваль: там и сям стояли лотки с грудами съестного ? пирожными, тортами, пирожками, булочками, жареным и вареным. Он шел вдоль лотков, мимо пузатых самоваров, женщин в белых халатах. 'Бери! Попробуй!'? казалось, кричало, взывало отовсюду. В воздухе плыли запахи съестного ? по ним безошибочно угадывалось содержимое лотков... Он остановился у лотка с бойкой торговлей пивом. Рядом дымилась жаровня шашлычника. Продавец-женщина виртуозно орудовала открывалкой ? металлические пробки, гулко хлопая, падали на стол. Многие, то ли по неведению, то ли постеснявшись, уходили, не потребовав сдачи за пустую посуду. Продавщица то и дело прерывала работу, собирала со столов бутылки, ловко расфасовывала их по ящикам; штабель из ящиков с бутылками рос на глазах. 'Жульничает!? подумал пацан, поражаясь хитрости и наглости торговки. ? Неужели людям не ясно?!' И первое, что захотелось сделать ему в эти секунды, объявить всем об открытии. 'Вас обворовывают! Обворовывают!'? так и прорывало его выкрикнуть. Сдержался. 'Но ведь сами покупатели оставляют ? ей-то что остается? Не выбрасывать же!'? заколебался затем он. Потом пришла догадка, 'Бутылки ничьи. Значит, ? думал он, ? их может подобрать каждый! И я могу... Подберу и сдам!..' Он немедленно принялся за осуществление идеи, приблизился к одному из столов, загроможденному бутылками, протянул руку, но окрик торговки сбил мужество ? он испугался, увидел ее лицо, пылавшее ненавистью.
? Я тебе! Я тебе! Смотри!.. Мотай отсюда! ? сказала продавщица громко, торопливо.
Но мысль о бутылках оказалась навязчивой, он часто возвращался мыслями к пивному закутку, а однажды, вяло поглядев на аттракцион чешского 'Луна-парка', мальчишечьи соревнования на городском стадионе, бесцельно и тоскливо поотиравшись в парке, он пришел-таки на знакомое место.. Незнакомый мужчина, отпив пиво, пристально и понимающе смотрел на него, а когда, как прежде, раздалось знакомое 'Я тебе!', он оборвал продавщицу и, будто в шутку, насовал бутылки в холщовую сумку племянника...
Надо же! Именно в это время, разыскивая племянника, я увидел его из окна стремительно мчавшегося троллейбуса... Ехал я с тяжелым сердцем ныло в душе: 'Почему? Зачем?..' Надо ли говорить о чувствах, охвативших в тот миг, когда я увидел его мирно шагавшим по тротуару с сумкой, из которой торчали горлышки пустых бутылок. Я рванул к кабине водителя, застучал о стеклянную перегородку:
? Там ? сын! Прошу! Тормозни, браток! ? Я так и сказал ? 'сын'.
? Гражданин, не мешайте работать! ? кажется, не сказала ? выстрелила водитель троллейбуса, женщина, молниеносно крутнув маленькой головой.
? Не мешайте! Не мешайте!
? Он меня толкнул в бок ладонью, ? пожаловалась старушка.
? Видали! У него сын, а у других ? амебы, ? сказал мужчина, должно быть биолог.
? Это важно, ? говорю я жалостливо, обернувшись к старушке, вступая таким образом неожиданно в недостойную перепалку. ? Да поймите! ? обращаюсь я, кажется не только к людям, но и ко всем предметам в салоне. ? Это важно!
? Да, вот останавливается, ? подсказал кто-то. Троллейбус, конечно, остановился на положенном месте. Я рванул в конец салона, выскочил, побежал по тротуару. Со стороны, наверное, выглядело забавным: брюхатый мужчина, отчаянно работающий ногами и руками! Но племянника уже не было. Обежал сквер – все тщетно. Вспомнил: он шел с бутылками в сумке ? голова! Значит, наверняка направился в пункт по приему стеклотары!
? Мальчик! Лобастый! ? поделился со мной приемщик стеклопосуды. ? Только что был такой...
Осмотрел соседние дворы ? никого.
Спустя пару дней, возвращаясь домой, неподалеку от центра города, я на всякий случай заглянул за забор стройплощадки и увидел на краю котлована одинокий вагон. Нырнул в лаз, спотыкаясь о галечник, поднялся по ступенькам внутрь вагона, чиркнул спичкой ? племянник спал безмятежно на каком-то возвышении, на полу ? другой пацан, Мустафа; еще раз чиркнул, похлопал легонько племянника по плечу ? тот вскочил на ноги, секунду-другую глядел на меня испуганно и тупо, а затем, поняв, бросился мне на грудь, заплакал.
Там, где недавно находился котлован, на краю его стояли вагонетки строителей, высились, одетые в леса, стены будущего здания. Мы с Жунковским обогнули стройку, вышли на широкий бульвар...
'ЖУНКОВСКИЙ В ПУТИ'. Это был второй визит Жунковского в наш город. Впервые же он очутился здесь много лет назад, с семьей в полном составе (мать, отчим, тетя Виолетта, сам он, так сказать, транзитом из Приозерья в Кок-Янгак. Двое суток пробыли Жунковские в городе, но какими стали эти сутки!..
Здание вокзала упиралось о бульвар, который и тогда, в конце 40-х годов, являл гордость горожан. За вокзалом в ясную погоду возвышаются горы; они на глазах подступают к городу. Но то иллюзия, образованная оптическими свойствами здешней атмосферы вкупе с воображением и желанием. Горы в моей памяти подступали всегда, разворачиваясь складками, пиками и цирками, спеленатыми вечностью, ? они подступали, и казалось, что между ними и городом, где-то сразу у серого здания вокзала, пролегал рубеж между преходящим и вечным ? возможно границей между ними служила линейка железной дороги, по которой укатила семья Жунковских из Приозерья в далекий Кок-Янгак...
Отчиму посчастливилось снять тогда комнату в 'доме дехканина', и так как дом находился в другом конце бульвара, для Жунковских бульвар стал главной артерией бытия. По нему они вместе и порознь, разбившись на пары или в одиночку, совершали путешествия до серого здания железнодорожного вокзала, глядели, казалось, десятки раз расписание, дабы удостовериться в реальности означенного прибытия джалал- абадского поезда; отчим терпеливо разыскивал свою очередь у кассы, отыскивал, вынимал из-под мышки томик 'Тихого Дона', углублялся в чтение, затем, спохватившись, отсылал за ненадобностью спутников к себе, в гостиницу. И тогда для Жунковского наступал праздник, в его распоряжение вступал день в городе;
