? Резюмируем. У вас, детка, колоратурное сопрано. Правда, с дичью. Но лиха беда ? начало: подправим, поставим, а там, гляди, через месяц-другой мы с вами и запоем...
Жунковская-старшая аккуратно записала в блокноте: 'Колоратурное сопрано (Вилин голос)'. Положила блокнот в ридикюль, поднялась:
? Вот что, золотце, я не отстану ни на шаг до тех пор, пока не поговорю с этим... руководителем хора. Кто он? Не прощелыга? Знаем этих руководителей! А... Абдыкадыр? Ему что? Кто он?
? Балерон! ? воскликнули почти одновременно Виолетта и Жунковский.
? Человек доброжелательный, ? добавила Виолетта.
? Доброжелательный, ? съязвила Жунковская-старшая. ? Это мы увидим.
? В нашем распоряжении три с половиной часа, ? предупредил отчим.
? Управимся. Пошли, ? скомандовала Жунковская-старшая, с решимостью направляясь к выходу.
И действительно управилась: не минуло и часа, как Жунковская-мама ощупывала матрацы в общежитии ? небольшом одноэтажном здании, в нем предстояло жить Виолетте. А перед тем была встреча тет-а-тет с носатым руководителем хора. Старичок, теряя звуки в словах, подивился Виолеттиному голосу, 'этой превосходной дичи', его он намеревался, не ломая, всего-навсего усовершенствовать.
? Дичь... дичь... поставим... поставим... ? твердил старичок.
Жунковская-старшая бросила короткую реплику, с солью из двух слов ? 'колоратурное сопрано'. И обрадовалась тому, как мягко и естественно произнеслась фраза.
? Но с дичью, заметим, ? сказал носатый, не сдаваясь и соглашаясь.
? Так ведь мы из Приозерья, ? сказала она. ? Где взяться музыкальной грамоте в глуши?
? Поставим... Поставим... Было бы желание и усердие.
? Есть усердие, есть, говорю, ? сказала Жунковская-старшая твердо и горячо, не замечая, как в течение ничтожно малого времени она одолела несколько состояний в себе, как противление решению Виолетты преобразовалось в противоположное. Вдохновленная доброжелательностью носатого человека, не исключено, выдающегося, она не заметила проскользнувшую зависть к Виолетте, зависть, равносильную капитуляции. Она в конце концов как бы нечаянно обронила фразу о том, что колоратурное сопрано у них, Жунковских, вроде фамильной печати, потому что она, Жунковская-старшая, если, конечно, не ошибается, обладательница колоратурного сопрано. Ей почудилось на миг, что носатый, услышав о сходстве голосов, вздрогнул, нетерпеливо прошелся узловатыми пальцами по клавишам рояля, взглянул таинственно на гостью. Жунковская-старшая даже успела загадать: предложит старичок ей спеть или нет? Если предложит, согласиться? И что спеть? Может быть, 'Прощальную': 'Иди, родимый мой, иди. Суровый враг принес разлуку. Враг бешеный на нас пошел войной. Иди, любимый мой...'? Когда-то она эту песню с потрясающим успехом пела на клубной сцене. Но старичок, будто застеснявшись, произнес неопределенное: 'Превосходно... превосходно...' И был так мил, что она, Жунковская-старшая, приведись, доверила бы ему судьбу не только своей сестры, но и свою собственную, притом в лучшей упаковке. Встреча с деятелем музыкального искусства убила страхи. Жунковская-старшая возвращалась окрыленной. Виолетта ? она стояла внизу, в вестибюле, ? едва взглянув на сестру, поняла удачу.
? В порядке? ? просияла она.
'Идем, идем' Жунковской-старшей прозвучало, как ликующее: 'Да! Да! Конечно! Конечно!'
Она окликнула пацана ? тот стоял под окном и слушал рулады местного тенора, конечно, не такого замечательного, как Лемешев, Козловский, чье пение слышал он по радио, не такого прекрасного, как Ян Капура, Карузо, Джилли, которых он видел и слышал в трофейных фильмах с субтитрами...
Потом Жунковская-старшая внимательно ознакомилась с комнатой, в которую Виолетту определил Абдыкадыр ? сам Абдыкадыр в начале встречи и беседы с руководителем хора неожиданно вышел из памяти Жунковской-старшей. Она ощупала матрацы ? они показались невероятно тонкими, поговорила бегло с будущей соседкой по кровати, певичкой из хора ? в составе его месяц-другой спустя предстояло петь и Виолетте...
Ровно за час до отхода поезда Жунковская-старшая, посоветовавшись с мужем, сбегала в сберкассу, вложила на Виолеттино имя половину семейного бюджета, оставила ей свою шерстяную кофту, отрез крепдешина, приобретенный для себя в первый день пребывания их в городе, флакон духов 'Кармен', поразмыслив, извлекла из чемодана коврик с изображением оленей на фоне озера и зелени гор, подушечку с красивой собственноручной вышивкой. Коврик, подушечка, отрез легли в большую трофейную кожаную сумку с десятками металлических заклепок, ремешков и карманчиков, туда же легла банка вишневого варенья, чайник и симпатичная ваза на лапчатых ножках из настоящего хрусталя ? семейная реликвия, доставшаяся по наследству: Жунковские-предки, горожане, знали в хрустале толк. Будь то в ее, Жунковской-старшей, силах, в сумку или чемодан с Виолеттиными вещами припаяла бы она навечно небольшую крохотную шкатулочку со своим оком, чтобы не терять сестричку из поля зрения, вкупе со своим сердцем, чтобы в победах и неудачах быть рядом, малость своего слуха, чтобы пение Виолетты было постоянно на слуху, ~ словом, будь ее, Жунковской-старшей, воля, она распочковалась бы и несколько маленьких 'я' оставила Виолетте...
Отовсюду сыпались советы, наставления: приобрести зимнее пальто, беречь себя, голос, почаще писать и т. д. и т. п. То есть, делалось все, что полагалось делать в таких случаях, но затем, когда поезд тронулся, а Виолетта махнула на прощание рукой, Жунковская-старшая вдруг спохватилась: ведь собиралась поговорить с Виолеттой об Абдыкадыре ? кто он, этот Абдыкадыр? В самом деле, тот ли он, кем представляется? Чем объяснить его активность? А что, если балерон и все прочее ? всего-навсего маска, под которой упрятана нехорошая суть? А что, если вдруг Абдыкадыр ? прелюбодей, каких свет не видывал? Жунковскую охватил ужас. Она в порыве встала на плацкарту, в окно прокричала невнятное, сбивчивое, но поезд был уже на ходу ~ Виолетта с ридикюлем в руках, пузатой с десятками тесемок трофейной сумкой у ног отступала все дальше и дальше. Виолетта приложила к уху ладонь, а затем качнула из стороны в сторону рукой, показывая, что между ними, сестрами, возникла невидимая стена, безжалостно отбрасывающая от себя в обе стороны звуки. Поезд мчался по границе вечного и преходящего, и Жунковской-старшей казалось, что в том месте, где стояла Виолетта, вечное, справа, и преходящее, эфемерное, слева, сорвавшись откуда-то, сталкивались между собой, подгребая под себя строение вокзала, перрон с провожающими людьми, наконец, Виолетту с ридикюлем и сумкой, беззащитную, одинокую...
И тогда Жунковская-старшая присела на скамью, заплакала...
Жунковский, шагая со мной по аллее бульвара, перебирал вслух приятное...
... А сейчас он проследовал в серое здание студии телевидения. Я остался ждать его во дворе.
Вместе с Мустафой.
Встретил я Мустафу сразу же, вступив во двор телецентра. Он стоял неподалеку от студийного фургона, разговаривая с водителем. Я окликнул ? юноша обернулся, увидев меня, обрадовался. Мы устроились под развесистым кленом. Узнав о цели нашего визита, о том, что Жунковский, только что проследовавший в здание студии, ? родной племянник той дамы, фотографию которой он, Мустафа, видел в квартире Рахманова, юноша смутился.
? Я знаю, ? произнес он нерешительно.
? Что они близкие родственники?
? Да нет, дядя Дауд. Я не о том.
? О чем, Миша?
? Дядя Саид говорил мне о ней, фотографию ее показывал, она работала здесь, ? сказал он, ? вместе с дядей Саидом. Мне рассказывали,
? Кто рассказывал?
? Люди... Оператор. Он хорошо знал их. О ней и дяде Саиде рассказывал.
? И что?
Мустафа заволновался, виновато и вопросительно взглянул на меня:
? Можно, дядя Дауд, не буду об этом говорить?
? Дело хозяйское.
Мы помолчали. Но пауза длилась недолго.
? Она была недостойна его, ? вдруг произнес Мустафа, взглянув смело мне в глаза.
