испугаться, не прийти в священный ужас! Он не только никогда не вкушал пищи с ханского дастархана, вернее из котла, общего с ханской свитой, он даже помыслить об этом не смел. Не догадывался помечтать об эдаком счастье! И вдруг оказался среди людей хана! Рядом с ними!.. Теперь насытилось и брюхо Итжемеса и начала насыщаться его душа. «Не многие степняки могут похвастаться тем, что попали на угощение в ставку хана! – ликовала, пела душа Итжемеса. – Такое выпадает, ясно, лишь по воле всевышнего! Такую удачу послал мне бог. Это рука провидения! Это… это божья щедрость, божий дар! Теперь-то я начинаю смекать: двугорбый верблюжонок, которого подарили мне в позапрошлом году родственники с материнской стороны, - сто раз хвала им! – послан мне богом. И то, что верблюжонок потерялся, а я отправился на его поиски, - в этом тоже перст божий! Пасть мне жертвой за всех, кто в нашей степи во время моих поисков и скитаний не отказывал мне в приюте, давал мне кров и пищу! Будь то казахи или каракалпаки… И землю башкир я должен благословить. Она так далеко, и на пути к ней я повстречался со своей судьбой! Мне выпала удача, какая и во сне не приснится!.. И пыль, что покрыла сегодня всю степь серым саваном и чуть не лишила меня рассудка, и куланов, и этих людей – всех я обязан благодарить! Не зря, нет, не зря не вернулся в свой аул, не потерял надежды отыскать верблюжонка! Оказался здесь, совсем рядом с ханом! Да, да, конечно, это судьба! Божья воля!»
Итжемеса распирала гордость, какой никогда прежде он не испытывал. Он рисовал в своем воображении, как будет рассказывать о своем приключении, о своем счастье аулчанам. Поверили бы только!..
- Эй, джигит, ты что, глухой? – донеслось до Итжемеса. – Как тебя зовут?
Итжемес с трудом очнулся от сладких своих грез. Ответил еле слышно:
- Итжемес.
- Кто твой отец?
- Салпы.
- Из какого ты рода?
- Баимбет.
Вопросы сыпались на Итжемеса как горох, он растерялся, не зная, на какой из них отвечать.
- Откуда путь держишь?
- С Каратау.
- Куда?
- К башкирам.
- Зачем? Что ты у них потерял?
- Ищу верблюжонка.
- Да ну-у-у? Когда же он дал от тебя деру?
- С год уж…
- Ого! Откуда знаешь-ведаешь, что он забрел к башкирам? Ты что, провидец, колдун или болван?
Совсем сбитый с толку Итжемес пожал плечами промямлил:
- Да я не то чтоб знаю, просто…
В ночи покатился мужской здоровый гогот. Потом джигиты начинают гадать: откуда же все-таки и кто этот чудак?
- Каратау велик. С какого он склона скатился, поди пойми-разбери!..
У Каратау и вправду склонов ой-ой сколько!
- Он, стало быть, из рода баимбет. А какого же он племени?
- Э-э-э! У какого же племени в степи нет своего рода баимбет! И у аргынов есть, и у кипчаков есть, – перечислял, загибая здоровенные пальцы пожилой мужчина, - и у алимулинцев, да и у байулинцев найдется, коли пошуровать! Кой пес знает, из какого племени этот безмозглый!
- Вот уж действительно тупоголовый! Усы уже торчат, а он племени своего не знает!
- Будешь подыматься чуть свет да кетменем работать по колено в воде, не то что название племени, имя родной жены из головы вылетит!..
Опять оживились, зашумели мужчины. Смех, гомон со всех сторон; что, кроме смеха нужно степняку, насытившемуся жирным, свежим душистым мясом!
- А поведай-ка ты нам, Итеке, каким искусством или ремеслом владеешь? Чем прославился в своих краях? – тихонько, с подвохом обратился к Итжемесу молодец с лихими усами.
Итжемес в недоумении зыркает глазами, молча таращится то на одного, то на другого.
- Искусство!.. Ремесло!.. Нашел: о чем спрашивать у бродяги! Он только и умеет что прятаться за кустом!
Итжемес почувствовал себя задетым. Погладив реденькие усы, он буркнул:
- Мы тоже, наверное, не хуже других! Что умеет каждый казах, с тем и мы справиться сумеем!
Джигиты примолкли: удивились ответу, но еще больше тому, как сверкнул глазами Итжемес. У них пробудился к незнакомцу интерес.
- Так, так… Ну, что ж, такое может быть тоже… Скажите- ка нам, в чем же искусство ваше, Итеке? В руках или в устах?
Итжемес отрезал не раздумывая:
- В устах!
- Поете?
- Нет…
- Мудрости изрекаете?
- Нет, - набычился Итжемес.
- «Нет, нет и нет!» Что же тогда? – затаили дыхание джигиты в ожидании новой потехи.
- Подайте мне в-о-о-н того кулана! Целиком! И я покажу вам искусство, каким владею.
Джигиты чуть не катались от смеха по земле.
- Ну, парень, придется тебе потерпеть, подождать угощения у башкир! – хохотнул молодой джигит с лихими усами. – Это я тебе говорю!
- Мы оставим его у нас! Будет новой обжорой в ханской свите! Место ведь свободно! Пустует! – добавил другой, и мужчины опять загоготали.
…Какой степной воротила едет на празднества или на поминки без лучших своих скакунов, без палванов, певцов, музыкантов и обжор. Важно удивить людей на больших сборищах! Чем, кем, как – не важно! Главное – изумить, заставить говорить о себе всю степь!
Недавно преставился ханский обжора Анапия. На состязании обжор в Хиве объелся урюка и изюма – непривычная это еда для степняка, - промаялся с животом полгода и отдал богу душу. Освободилось место…
Скитаясь по степи, Итжемес в каждый аул въезжал осторожно, уезжал тайком. Крепко помнил наставления сородичей, которые они давали ему, снаряжая в путь: «Будь постоянно на чеку! Смотри в оба! В наше лихое время немало по степи бродит казахов, которые готовы прибрать к рукам не то что чужой скот – людей других родов и племени» Ни в одном ауле, ни на одной тропке не встретил Итжемес желающих позариться на него, отбить от его рода-племени. Зачем он кому бы то ни было? Казахи уважают отчаянных джигитов! Чтоб и для барымты были гожи, и могли охранять, а при надобности и отбивать табуны от набегов. Казахи уважают руки, которые умеют держать здоровенную дубину и размахивать ею! Ничего этого Итжемес не умел! Разве что, если выпадет счастливый случай, сумеет слопать один овцу…
Неужели ему наконец привалило счастье и он хоть кому-то понадобился, верил и не верил Итжемес.
Всю ночь он не спал, ворочился с боку на бок, радуясь и опасаясь не рано ли он возликовал. Благодарил в душе рыжего верблюжонка, раскаивался, корил себя за то, что целый год посылал ему, прыткому и неразумному, проклятья.
В ту ночь лежал без сна не один Итжемес.
На холме, обдуваемом ветерком, белела ханская юрта. Ее охраняли шесть стражников.
Мягкая летняя ночь, земля, небо словно уговаривали хана: «Успокойся! Усни! Отдохни!» Однако
