Надо взять паузу, подумал Сергеев и ушел к себе.
Сам Сергеев был чистокровным русским с легкими атомами татарской и цыганской крови: на старых фотографиях на даче он видел своих предков, некоторые смущали излишней чернявостью и профилями не совсем курносыми, – но в целом москвич без предрассудков.
Первая жена Сергеева была некоренной национальности, предки ее, дальние родственники царя Давида, любили Сергеева как родного и даже при нем говорили, что он хоть и русский, но человек неплохой, хотя их девочка могла бы быть и поумнее.
Девочка через пять лет услышала голос предков и съехала на историческую родину с группой родственников. Сергеева тоже звали, но он себя не представлял на Земле обетованной и остался на Остоженке, в квартире тестя-профессора, Давида Лазаревича. С бывшей женой дружил и зла на нее не держал, слава Богу, детей у них не случилось.
Вторая жена оказалась нормальной, все в роду у нее были Иваны да Степаны, дети тоже получились цвета спелой соломы, жена оказалась честной и немножко богатой, папа ее служил по алмазам и жил за границей больше, чем на Родине, но патриотом был замечательным, лаптей не носил, однако крестился, несмотря на партбилет.
Бабушка жены, женщина советская, всю жизнь по профсоюзной линии работала, елкой в Кремле руководила, так всю жизнь хороводы водила, со сталинских времен до перестройки, власть любила больше мужа, который бросил ее после войны и с санитаркой в Сочи уехал строить новую жизнь.
Бабушка его простила, больше замуж не вышла, пару лет жила с Дедом Морозом из Малого театра, пока он Ленина играть не стал, пришлось уступить Советской власти любовника, а что сделаешь? Власть – она от Бога, сокрушалась профсоюзная активистка, ныне староста прихода церкви на Софийской набережной.
Вот в такой благородной семье жил Сергеев и гордился самим собой.
В тот злополучный день Сергеев запланировал обед в загородном клубе с другом и его семьей, все честь по чести, пришлось и семью девушки сыночка пригласить, мы же не звери, интеллигентные люди всегда выход найдут, даже если вход не запланирован.
Клуб считался пафосным, с катерами, яхтами и развлечениями на берегу, типа баня, ресторан и пальмы с бассейнами, эдакое Майами на Пироговском водохранилище.
Члены клуба – все люди знатные, все с положением, шваль туда не пускали, охрана строгая, все ветераны горячих точек.
Ехали на трех машинах, все с водителями, чтобы выпить на свежем воздухе под пальмами у речной глади. Погода в тот день на удивление соответствовала прогнозу – солнечно и ясно, несмотря на выражение лица главного метеоролога, который всегда был с постной рожей, что бы ни предсказал, всегда недоволен, казалось, глядя на него, либо болеет, либо зарплата маленькая. Приехали на КПП колонной, первая машина с Сергеевым вопросов не вызвала, и шлагбаум приветственно отдал честь. Во второй ехали невеста с папой Джошуа Ивановичем, рожденным в Камеруне, выпускником Лумумбы, ныне хозяином частной клиники и его женой, костромской мещанкой, постоянно неработающей по воле мужа; дочь оливкового цвета с курносым носом дополняла это интернациональное трио.
Начальник охраны подошел к их «лексусу» и внимательно посмотрел на Джошуа Ивановича, по рации сказал невидимому фейсконтрольщику: «Тут черный». Невидимый уточнил: «Зверь?»
– Нет, – ответил охранник, – просто черный, в смысле цвета.
– А остальные?
– Баба белая, девочка микстовая, – уточнил проверяющий.
Сергееву стало неудобно перед гостями, он решил прекратить опыты охраны по евгенике и сказал:
– Это мои гости.
Охранник еще раз запросил «добро», видимо, получил ответ и открыл шлагбаум.
В третьей машине сидела семья старинного друга, православного москвича, охранник попросил выйти их из машины и внимательно осмотрел их взглядом человека, решающего, кто сегодня пойдет в ресторан, а кто – в газовую печь.
– Им нельзя, – сказал он твердо Сергееву, – у нас приказ: кавказцам вход воспрещен.
Сергеев посмотрел на своего товарища, с которым с первого класса дожил до пятидесяти, и не понял, по каким признакам ему вынесли приговор.
– У вас здесь что, мятежная территория, конституция не действует? – резко попер на охрану Сергеев.
– Ему нельзя, – хмуро ответил охранник, – зверей не пускаем.
– Его фамилия – Соколов, они тысячи лет русские. Вы не охуели?
– У нас приказ, прошу не ругаться, это частный клуб, имеем право!
Сергеев, задохнувшись от злобы, стал набирать телефон замдиректора клуба, пригласившего его. Телефон его молчал, он был недоступен, хотелось развернуться и поехать от них подальше, но спускать унижение было нестерпимо.
Сергеев позвонил дежурному по городу, но майор сонным голосом ответил: «Это не наши дела, будут стрелять – звоните. – А в конце заметил: – Я бы тоже не пустил к себе в дом».
Он еще раз набрал замдиректора, и он ответил. Сергеев сумбурно обрисовал дикий фарс дискриминации своего друга, начальник попросил к трубке босса охраны, и они нервно поговорили.
– Под вашу ответственность, – услышал он реплику охранника, и, повернувшись к Сергееву, тот сказал: – Пусть заезжает, но только после личного досмотра всей семьи.
Личный досмотр прошел тут же, Соколовы сняли обувь, жена Соколова показала, что у нее на груди нет фугаса, самому Соколову пришлось открыть рот на предмет отсутствия биологического оружия. Слава Богу, кровь не брали и череп не мерили, обошлось.
Сергееву стало стыдно за это перед другом старинным, а Соколов, напротив, смеялся, говорил, что сегодня еще ничего, а на прошлой неделе его замели на рынке во время операции «Чистые руки». Он попал под раздачу и лежал мордой в своих помидорах, которые покупал для внучки, потом разобрались, но спина болела долго.
Сергеев пошутил: надо тебе операцию сделать по перемене национальности, уши поправить, нос и походку. Соколов ответил: ходил, очередь больше, чем на сиськи у баб, ребята южные морды кроят до неузнаваемости, новое направление открыли в пластической медицине по потере своего лица, раз заплатил – и все, врачи дешевле ментов.
– А фамилия? – уточнил Сергеев.
– А что фамилия, бьют не по паспорту, паспорт тоже купить можно, – шуткой из старого анекдота ответил мудрый Соколов.
Переход границы клуба группой не совсем русских закончился полной победой прав человека, и компания расположилась за столом ресторана у водной глади.
Сидели хорошо, неприятности на входе улетучились в летнем воздухе, но иногда зудели, как насекомые, портящие летнее великолепие.
Джошуа Иванович оказался классным мужиком, совсем русским по поведению, нормально пил, шутил по-русски, но цвет мешал полюбить его до конца. Когда Сергеев закрывал глаза, чувству его к предполагаемому родственнику преград не было, но пить с человеком с закрытыми глазами невозможно и полюбить в темноте тоже никого нельзя.
Прогуливаясь у бассейна со своим старым другом перед горячим, он спросил его:
– Ну как тебе новая родня?
«Нерусский» Соколов, выплюнув зубочистку, сказал:
– Пусть сын решает, не стой на пути, потом кусать локти будешь.
– А внуки? В школе дразнить будут, ты же знаешь!
– Будут. Денег дашь директору – заткнутся, у нас это строго, с деньгами и уважение, и любовь народную можно приобрести, согласен?
Они оба помолчали и вспомнили памятник – возле школы стояло трио: русский, негр и китаянка; на выпускной у них в школе негру всегда красили лицо белым цветом, а китаянке в штанах пририсовывали член серебряной краской; это трио стояло по всей стране со времен первого фестиваля молодежи и студентов, интернационализм воспитывали в народе, но не успели.
На горячее за стол присел известный режиссер с музой в три раза моложе, она все время гладила
