– А ты?
– А я глушу все системы, чтобы не дай бог не засекли, и жду начала.
– Как ты догадаешься, что это началось?
– Буду просто смотреть в небо. Такое событие, как сошествие матери, не начнется просто так. Сначала вокруг Звезды начнется мельтешение, потом, возможно, корректировка орбиты, суета драконов, и в итоге от небесного тела отделится маленькая искорка и по дуге направится к Земле. Я не пропущу этого момента.
– Сидеть и смотреть в небо? – Брат усмехнулся. – Это нереально. Как долго ты продержишься?
– Долго. – Ключник оскалился. – Я умею ждать.
– Я останусь, – уверенно заявил Брат.
– Черта с два – это моя война.
– Я останусь – ты сойдешь здесь с ума!
– Я давно уже безумен. Не вынуждай убить тебя.
– Убить? Зачем?
– Чтобы отбить охоту остаться у остальных! – Ключник обвел суровым взглядом Ванко, Стерву, Руса и Кэт.
В середине лета, даже такого прохладного, как сейчас, по пустыне лучше путешествовать ночью. В начинающихся сумерках из прохладного полумрака подземелий вышел наружу маленький отряд. Пятеро были снаряжены, как перед дальней дорогой, шестой, обнаженный по пояс, явно намеревался остаться.
– Ты не передумал? – в очередной раз спросил Брат.
– Не начинай.
– Быть может, ждать придется очень долго.
– Не думаю – атмосфера практически очистилась. Не век же им болтаться на орбите.
– Удачи тебе, солдат. Надеюсь, тебе повезет… Нам.
– Останьтесь в живых. Слышите? – Ключник по очереди обошел товарищей, остановился первым возле Ванко. – Запомни, мальчик, то, что видел, – ты будешь жить в другом мире. Не лучшем и не худшем – другом. Вы, – Рахан обратился к Стерве с Русом, – здоровые и чистые, я знаю, будьте родителями тех, кто возродит человечество, не спорьте – вы можете стать парой. Ты, – это к Брату, – научи их, оставь в их памяти рассказы о прошлом, о величии, к которому смогут стремиться следующие поколения.
Кэт Ключник не сказал ничего. Он просто стал напротив и долго смотрел в глаза, словно стараясь запомнить каждую искорку, вспыхивающую в синей бездне.
– У тебя все получится, – прошептала девушка. – И помни – мы всегда несем ответственность за тех, кого спасаем. Мы еще встретимся… чтобы попрощаться.
Рахан усмехнулся. Он уже не верил в пророчества, не хотел искать смысл в иносказаниях и прекрасно отдавал себе отчет в том, что его ждет.
– Прощайте.
– Прощай.
– Прощай.
– Прощай.
– Прощай.
– До встречи.
В сумерки уходят пять странников. Атмосфера действительно почти очистилась – последнее время почти каждая ночь полна яркого света звезд. Пятеро уходят, не оборачиваясь, потому что нельзя оборачиваться в прошлое, пятеро уходят, а шестой тяжело усаживается в вытащенное из недр рукотворной пещеры кресло, берет в руку подобранное год назад у сгоревшего хутора оптическое приспособление и смотрит вверх.
Сидеть так он будет долго. Ветер станет носить из стороны в сторону неприкаянные кусты перекати- поля, цепляющиеся колючками за его ноги, песок истреплет полы его одежды, а солнце до черноты обласкает его страшное лицо. Группа кочевников набредет на необычного наблюдателя и начнет насмехаться над ним, а он будет лишь смотреть вверх, иногда невооруженным глазом, иногда, пользуясь старым потертым прицелом, и изредка прихлебывать остывший чай из железной кружки. Он покинет свое место только тогда, когда незваные гости сунутся обшаривать помещения базы за его спиной. Он медленно поднимется и пойдет вслед за ними и там, страшным демоном выныривая из темноты коридоров, покончит со всеми.
Наступит зима, и пойдет снег – снег в пустыне и сугробы у его ног будут служить защитой от холода. А в одну из морозных ночей наблюдатель вдруг вздохнет и впервые заговорит, пусть даже сам с собой. Собственно, это будет трудно назвать разговором – он скажет всего одно слово:
– НАЧАЛОСЬ…
Зима. Сочельник. Те, кто еще жив, веселятся, отмечая праздник, смысл которого давно позабыли. Но в далекой пустыне одинокий безумец после почти полугодового бездействия спускается под землю, и рокот машин возвещает о том, что база ожила. Ключник, пользуясь приспособлением из реек, зеркал и маятника, следит за движением отделившейся от Звезды искорки, покачивает головой и делает пометки в блокноте. Затем снова уходит в чрево станции, бегом – надо преодолеть четырнадцать этажей подземелья и успеть повернуть последний включатель. Уже скоро.
Где-то далеко отсюда сильные пальцы, привычные к оружию, не менее ловко управляются со струнами:
Играй же, менестрель, играй! А рядом с ним медленно танцует девушка, движения легки и изящны, так же грациозны, как ее отложенный в сторону клинок.
Танцуй же, дева, танцуй! И мальчик сидит у ног и поет, глядя на мир печальными глазами, – не менее грустно смотрит он, когда приходится, в прорезь прицела.
Пой, пой, дитя, не останавливайся – это песня о том, что уже мало кто помнит и нескоро, ой как нескоро увидит.
В тесном кружке кочевников выступают бродячие артисты. Зачем убивать, а они это могут, если можно добывать на пропитание, демонстрируя собственное искусство? И играют, поют, танцуют, а в сторонке пристроился на солнышке, таком редком, худощавый, хотя в осанке чувствуется недавняя дородность, проповедник. Когда его коллеги закончат – он расскажет собравшимся, если они захотят его слушать, о том, что в ближайшее время вновь наступят сумерки, но этого не стоит бояться. Лучше всего найти укромное место, переждать катаклизм, а после мир родится заново и жить станет легче.
Кстати сказать, сами артисты не думают искать убежища. Зачем? Каждый из них в глубине души уверен, что заслужил честь или достоин проклятия – пережить грядущие испытания, дабы оправдать или искупить, впрочем, это одно и то же. И так, скорее всего, произойдет. Причем очень скоро.
А остальные избранные?
Примерно через месяц глубоко под землей, под слоем оплавленного камня окончательно придет в себя существо с обожженной маской вместо лица и кровоточащими культями вместо конечностей. Оно тщетно попытается разлепить покрывшиеся кровавой коростой веки и с ужасом осознает всю чудовищную безысходность своего положения. Наверное, отчаяние, если ему еще присущи какие-нибудь эмоции, послужит последней каплей, ввергнувшей сознание в пропасть безумия. Иначе чем, как не безумием, объяснить странные видения, образы, посетившие его в последующем, визиты, память о которых останется навсегда.
