источником, исказят помехи. Наверное, неписаные законы мироздания действительно изолируют и мир, и сознание существа от любых внешних сил. Гость заторопится, промямлит что-то на прощание и растает, не позволив себе эффектное исчезновение. Существо, только начавшее осознавать себя и услышавшее в беседе одно из своих имен, проведет распухшим языком, собирая остатки жидкости, и пошлет жалкий, но полный презрения плевок вслед недавнему собеседнику. А потом, полное отрешенного отчаяния, повинуясь безошибочному чутью ростка, рвущегося к Солнцу, начнет долгий путь наверх…
Все это произойдет где-то через месяц, когда отбушуют пожары, немного стихнут тайфуны, ураганы, смерчи и когда наконец испустит дух судорожно бьющаяся и не желающая умирать гигантская тварь, невообразимым образом вплавленная в сгусток стеклянной пены, в какой превратится остров Хальмахера. Примерно через месяц.
А сейчас где-то далеко грустную мелодию наигрывает менестрель, сказочную балладу напевает под льющиеся звуки мальчик, прекрасная дева вальсирует в чарующем танце, проповедник, вздыхая, оплакивает судьбу мира.
Богиня перекрестков бредет в окружении ластящихся псов лишь ей одной известными путями.
Сова, хлопая крыльями, стремится убраться подальше из внезапно напитавшихся Смертью мест.
Белка, стрекоча, несет последние новости от корневища к кроне Великого Мирового Древа.
Здесь же, посреди холодной пустыни, рука, птичья лапа тянется к приспособлению, названному когда-то красной кнопкой, но на деле не являющейся таковой. Губы, искривленные глубоким рубцом, шепчут второе слово, изрекаемое наблюдателем за полгода:
– Рок-н-ролл…
Эпилог
Опущены плечи, и висят безвольно мозолистые руки. Труд пропал даром – пока человек занимался каналом, иссяк, высох немноговодный арык. Полю не помочь, семью ждет смерть либо кабала. А слезы прокладывают русла на покрытом пылью лице, формируя горы и континенты. Плачет ребенок, истошно и надрывно, сжимая поломанные статуэтки, – ему надоели грубые куклы, его влекут механические игрушки. Змея методично поглощает собственное тело, но хвост ее отрастает с такой же скоростью, с какой работают мощные челюсти. Жизнь так же, как и раньше, гибнет, сходит на нет и огненной птицей вновь возрождается из пепла.
Память приходит внезапно, как тайнопись, что проступает на папирусе в пламени свечи. Все вновь проносится перед глазами – освещенные электричеством улицы Усть-Кута и черные тени стигийских псов на его мостовых. Я вспоминаю мертвый Иркутск и жар радиоактивных обломков в капище, сооруженном на главной сцене его театра, помню звенящую тишину готовой прорваться плотины Братской ГЭС и стальные воды вечного Байкала, облизывающие грязный берег. Горы – живописные, даже после войны, Саянские хребты и Алтай с его царственной Белухой. Помню бросок сквозь казахскую степь, останки Семипалатинска и забытый всеми поселок Жангиз-Тобе – место дислокации пусковых комплексов баллистических межконтинентальных ракет СС-20 «Сатана». Я, оказывается, много чего помню и никогда не забуду, как не забуду синие озера глаз Богини-Смерти…
Странно, уже много лет я тщетно старался пробудить в себе эти воспоминания, а достаточно оказалось малого – ощущения в руках оружия из того, безумно далекого прошлого. «Корд» – крупнокалиберный пулемет, состоящий на вооружении накануне той войны, любимая игрушка моего напарника Тарана. Я поднял крышку ствольной коробки и привычным движением проверил механизм подачи и запорное устройство. Надо же – руки сами помнят абсолютно ненужную, казалось бы, последовательность действий. Пересчитал патроны – четыре ленты, двести штук калибра 12,7. Не мало для почти пятитысячного противника? Вполне достаточно – бронебойно зажигательная, каждая из пуль найдет себе не одну жертву в этой толчее. Еще минут десять – отсюда прекрасно видно, как втягивается в узкое и смертоносное ущелье чернокожее войско. Есть время поразмыслить.
Теперь я понимаю слова Кэт-Гекаты об одиночестве богов и ответственности за тех, кого спасаешь. Сколько прошло лет после Сумеречных Войн? Ошибаются современные хроники – их было две, не одна, с перерывом в двадцать лет, теперь я знаю. Так сколько? Единого мнения тоже нет – счет времени потерян, но, полагаю, не меньше пяти веков. И я до сих пор жив, мало того – исчезли многочисленные рубцы и шрамы, восстановилось зрение. Упорно напрашивается термин еще из Тогда – регенерация. Откуда такие способности? Рыжеволосый Сет упоминал о целом комплексе факторов. Все наше подразделение участвовало в специальной программе, проводимой закрытой государственной конторой «Росген», в которой чертовы яйцеголовые пытались сделать из нас суперсолдат. Надо признать – это у них получилось. Вполне возможно, чего-то они все-таки намудрили. Второе – рентгены, подхваченные во время войны и после нее в Иркутске. В совокупности с генной инженерией полученные дозы облучения могли способствовать самым невероятным мутациям. Это все объективные предположения. А теперь метафизика. Яд стигийских псов и долгожительство, как подарок самой Смерти. Вот так-то…
Глупости, конечно, эти откровения, я вовсе не считаю себя богом. И Хранителем, как это принято называть, этого мира не являюсь. Те страшные поступки, которые я творил, нося имя Одан Хан, продиктованы только одним всепоглощающим чувством – ненавистью. Страшные, конечно, страшные – я осознавал это тогда и полностью отдаю себе отчет теперь.
Принцы крови, самцы Чужих, выжили, как и предполагал несчастный проповедник, до последних дней винивший себя в страданиях всего мира, – Большой Брат. Полностью самодостаточные особи, они нуждались лишь в одном – в спокойной жизни. После того как я со своими последователями уничтожил нескольких из них, осевших в различных относительно чистых районах, они пришли к выводу, что защитой от бесноватого маньяка, одержимого расистскими идеями, могут стать только его же соплеменники. Так на всей земле стали возникать очаги людских цивилизаций, взращенные остатками Чужих. О, они умели внушать идеи поклонения высшим существам, утверждая, что несут добро, разум и процветание! И как верещали, когда мои войска брали очередную твердыню, заливая рвы вокруг стен своей кровью и кровью послушников, своих собратьев, пленяли их, а потом эти новые боги попадали мне в руки, и зеленоватая слизь их организмов при пытках пьянила меня сильнее любого наркотика. Охота на драконов – вот как это называлось.
Добро, разум и процветание… Я был дьяволом, Сатаной их пантеона, но, когда меня пленили, Чужие отнеслись ко мне много гуманнее, чем я в свое время поступал с ними. Наверное, так же гуманно, как прежние боги поступили с Локи или, как называли его в других мифах, Прометеем. Меня заточили в сыром подземелье, приставили охрану из верных людей, даже не подозревающих о том, кого стерегут, и забыли, оставили наедине с ненавистью и безумием. Примерно на триста лет.
Надо же, теперь Одан Хана вспоминают как бога. Никто, кроме меня, не знает, что в это место больше нет пути настоящим богам, – что ж, приходится придумывать своих, каких есть. Чистилище – место, лишенное божественного в любых проявлениях. Я осмотрелся по сторонам. Мое святилище! Смех. Древний дот на берегу Красного моря, непонятно для каких целей возведенный бог знает когда египтянами.
Преследователи приближаются, но сзади уже спустились с перевала северяне, маленькая горстка людей, которые, я уверен, сыграют позже немаловажную роль в судьбе целого мира.
Да, я стал умнее – заточение пошло мне на пользу. Да, я манипулировал этими честными людьми, и истинная причина нашей атаки на Секретную столицу известна лишь мне одному. Конечно, пока воины Грома дрались на улицах города, отвоевывая захваченные в плен семьи старейшин союза племен, я был не с ними. В одном из потайных мест цитадели я убивал своего личного врага. Очередного Принца крови – примерно так звучит их титул на щелкающем языке насекомых. Самцы Чужих очень сильно отличаются от их солдат, и если обычного человека они превосходят на порядок, то я могу сражаться с ними почти на равных. И убивать их даже без помощи гексогена. Опять же – они напрочь лишены агрессии и способны только защищаться.
Я дернул затвор, досылая патрон в патронник. Зачем я веду эту войну? По чести, мне нравится новый мир – сильные люди, наделенные сверхъестественными способностями. Да-да, телекинез, телепатия, еще черт-те что, не поддающееся объяснению, – думаю, последствия вызванных повышенным радиационным фоном позитивных мутаций. Сказать зачем? Я хочу, чтобы эта планета была только для людей. И я ни о чем не жалею.
Щеку приятно холодит металл ствольной коробки, и в прорези, как влитая, застывает мушка. Я широко расставил ноги – отдача обещает быть сильной. Да, я не жалею. Об исчезнувшем с карты Индонезийского
