В животе заурчало, и я попыталась вспомнить, как давно помощники Каролана приносили нам еду, чтобы подкрепиться, — сыр, хлеб, холодное мясо. Сыр был вырезан в виде сердечек, и мы с лекарем посмеялись над проделками Аланны.
Теперь меня удивляло, как вообще я могла тогда смеяться. Я была измучена, обессилена — и не только физически. Меня переполняли чувства. Я находилась в лазарете, старалась утешить серьезно больных людей. Кто я такая? Учитель английского из Оклахомы. А они мне верили. Даже просили благословения.
Рассказывать им истории — согласна. Читать им стихи — всегда пожалуйста. Даже объяснять символизм самых туманных и непонятных стихов Кольриджа — не возражаю.
Но исполнять роль богини или жрицы — нет уж, увольте.
Я чувствовала себя беспомощной, ни на что не годной, была близка к слезам, что для меня совершенно нехарактерно.
— Богиня, — едва слышно позвал меня кто-то из дальнего угла комнаты.
— Миледи, — услышала я голос Тэйры из той части лазарета, где мы собрали больных средней тяжести.
— Леди Рианнон, — произнес еще один голос, детский, из отсека для самых тяжелых больных.
Я приосанилась, запихнула выбившиеся пряди обратно в хвостик, стянутый на затылке, и попыталась собраться с силами как в прямом, так и в переносном смысле. Это было ужасно. Я словно находилась в классе, среди больных подростков, умолявших меня помочь им решить целую страницу сложных алгебраических уравнений. Но я ни черта не смыслю в дурацкой алгебре.
Я медленно двинулась на голос, к самым тяжелым больным, и поняла, как именно обстоит дело. Эти страдальцы были моими учениками.
«Нужно перестать жалеть себя и просто выполнять долг. Пусть мне не нравится роль медсестры. Главное то, что я не могу подхватить эту ужасную болезнь».
Здесь лежали больные. Я несла за них ответственность. In loco parentis [50] — больше чем абстрактный термин, особенно здесь, в запредельных мирах. Мне нужно было с этим смириться, перестать ныть и продолжать делать свое дело.
Вообще-то один светлый момент служил мне наградой. Я была абсолютно уверена в том, что в этом мире, в качестве ставленницы Богини, я принесла гораздо больше пользы, чем в Оклахоме, когда была учителем. Да и как могло быть иначе? Это можно было расценивать как своего рода продвижение по службе. Все-таки лучше, чем «уйти на повышение» в школьную администрацию.
— Что такое, милая? — Я взяла графин с водой с ближайшей тумбочки и помогла ребенку сделать глоточек.
Ее лицо, шею и руки покрывали жуткие гнойные волдыри. Когда девочка приоткрыла потрескавшиеся губы и попыталась напиться, я увидела, что и язык у нее весь в красных болячках. Вода пролилась на подбородок, я промокнула его краем простыни.
— Наверное, чудесно скакать верхом на Эпоне? — Юный голосок хрипел, как у заядлой курильщицы.
— Да, милая. — Я тщательно промокнула ей лицо куском влажной ткани, поднесенным мне одной из помощниц. — У нее такой ровный ход, что кажется, будто тебя несет ветер.
— А это правда, что она разговаривает с вами? — Ее глаза, блестящие от лихорадки, уставились в мои зрачки.
Я сразу узнала пыл истинной любительницы лошадей.
— Думаю, да. Она очень умненькая, знаешь ли. Девочка слабо кивнула.
— Как тебя зовут, милая?
— Кристианна, — прошептала она.
— Давай договоримся, Кристианна. — Девочка по-прежнему не сводила с меня глаз. — Ты поправишься, а я отведу тебя поболтать с Эпоной. Возможно, она даже скажет, что с удовольствием возьмет тебя на прогулку.
Я сказала так и тут же пожалела, потому что ребенок попытался сесть в постели.
— Спокойно! Это значит, что ты должна отдыхать и сосредоточиться только на выздоровлении.
Девочка со вздохом снова опустилась на замызганные простыни.
— Богиня, — с грустью произнесла она, — а лошадка действительно захочет со мной поговорить?
Внутренний голос нашептал мне слова, которые я повторила вслух:
— Эпона всегда ищет молодых, жаждущих услышать ее голос.
— Я хочу ее услышать… — Фраза оборвалась, когда ребенок то ли погрузился в сон, то ли отключился.
Я отложила в сторону компресс, печально посмотрела на распухшее личико и прошептала:
— Надеюсь, так и будет, милая.
Сначала я почувствовала теплую волну, идущую сзади, а потом уже услышала, как он произнес мое имя:
— Риа!
Я повернулась и чуть не врезалась в мускулистый торс Клан-Финтана.
— Ой, привет.
Я прекрасно сознавала, что похожа на сводную сестру Медузы горгоны со своей дурацкой рыжей шевелюрой. А он выглядел сильным, красивым и неотразимым. Как всегда.
— Нам не хватало тебя на воинском совете. — Его голос теплой патокой обволакивал мое больное тело.
— Прости, — сказала я, лихорадочно пытаясь перевязать волосы, придать им хоть какое-то подобие приличия.
Потом я глянула вниз, увидела, что весь перед одежды в пятнах рвоты, и сдалась.
— Надеюсь, ты объяснил им причину моего отсутствия?
— Да, они все поняли и даже похвалили твое чувство ответственности за людей, — проговорил Клан-Финтан, взял меня за руку и начал подталкивать к дверям.
Я успела заметить, что Каролан кивнул ему, перед тем как он распахнул двери и мы оказались в коридоре.
В огромные окна лениво светило вечернее солнце. Я даже не заметила, как прошел день.
Внезапно меня обхватили руки кентавра.
— Фу… — Я безуспешно попыталась вырваться. — Я вся грязная.
— Стой спокойно. — Его низкий голос подействовал как гипноз. — Я соскучился.
Я действительно замерла. «Он соскучился!»
Кажется, я глупо улыбалась, уткнувшись в него.
— А еще я за тебя беспокоился. — Муж чуть отстранился, чтобы заглянуть мне в лицо. — И что это за магия такая, о которой говорила Аланна? У тебя действительно есть талисман против оспы?
— Да. — Мне понравилось встревоженное выражение его лица. — На самом деле это не магия, а медицина. Но поверь мне, она работает. Я не могу заразиться оспой.
— Хорошо. — Он крепко прижал меня к себе и чмокнул в макушку. — Я никогда не позволю тебе подвергаться опасности.
— Я тоже никогда бы этого не позволила, — попыталась я отшутиться.
Он сжал меня еще крепче.
— Это не предмет для шуток.
— Прости, — пискнула я, и он ослабил хватку. — Просто мне не особенно нравится такой поворот событий. Не хотелось бы тебя шокировать, но я не гожусь в помощницы лекаря.
— Я вовсе не шокирован. Тебе не нравится то, что дурно пахнет, а болезни всегда сопровождаются зловонием.
— Как это верно, — саркастически улыбнулась я. — Кстати, Аланна тебе говорила, что оспа, вероятно, свирепствует и в храме Муз?
— Да, — вздохнул он. — Это осложняет наш план.
