руками, как пойдёшь следом…
«А кажется, как просто сделать тут вторую калитку, — подумал Джантар. — Но нельзя. Лартаяу ещё не вправе распоряжаться домом. Нужен именно секретный ход, чтобы „усыновитель“ не знал…»
Кое-как, со второй или третьей попытки, Лартаяу и Талир сумели протиснуть ящик в узкий изгибающийся проход, и вслед за ними и Фиар туда же перебрался Джантар. В переулке их ждали Донот и Итагаро. Донот, приоткрыв ящик, достал трудноразличимую во тьме «взрослую» одежду — и, встав в густую тень деревьев, стал не без труда натягивать на себя.
— Фиар, ты тоже идёшь с нами? — спросил Итагаро.
— У меня как раз родители на несколько дней в отъезде, дома больше никого, — ответила Фиар. — Не надо объяснять, где и когда я была. Так совпало… И где бы мы иначе стирали и сушили эту «взрослую» одежду, чтобы никто не заметил? Да, ты не видел, в каком состоянии Донот привёз мне её утром…
— Потому утром и была задержка с выходом на море? — понял Джантар. — А вообще как странно складывается: одни обстоятельства будто помогают нам, другие — неожиданная помеха… Что, пойдём? Да, а что освещает этот фонарь? Зачем он тут?
— Как видишь, освещает кроны деревьев, — ответил Итагаро. — Когда-то освещал переулок, но деревья разрослись…
— Да, я хотел спросить… — Джантар вспомнил второе из вчерашних видений. — Или сейчас не надо. В другой раз…
— Нет, а я тоже хотел спросить, — начал Итагаро (и Джантар понял: речь именно об этом). — Ты не думал вчера вечером: как всё это будет выглядеть со стороны морали, закона?.. — Итагаро запнулся, не находя слов. — Нет, я понимаю, вообще не мог не думать — но… чтобы как-то было связано со мной?
— Не совсем так… Просто думал обо всём этом — и вдруг увидел тебя. Только говорю: не надо сейчас. Вдруг кто-то услышит, не так поймёт…
— Тут уже все спят, — сказал Талир. — Насколько я чувствую…
— Но был момент, когда ты увидел меня на мгновение? — совсем тихо спросил Итагаро.
— И ты меня, если знаешь… — полувопросительно ответил Джантар. — Это я и хотел спросить…
— Или скорее почувствовал, или… не знаю, как назвать. Так необычно это было… И у меня тоже столько разных сомнений, — признался Итагаро. — Но потом подумал: а кто и почему имеет право что-то скрывать? Может быть личная тайна: мысли, воспоминания, которые не готов никому доверить; может быть — военная, следственная, служебная; профессиональные секреты — известные лишь тем, кто с чем-то работает… Но в любом случае это не касается всех! И другое дело — если у человека отнимают право знать что-то принципиально важное о мире, в котором он живёт! Не потому, что не сможет правильно понять — а кто-то считает нужным скрыть от него! Пусть он в своих поисках бьётся о ложь, и ложь ведёт его по пути заблуждений — зато не поймёт иначе, чем хотелось бы тому, другому?.. А тут тем более: вопросы, от которых, говорят, зависит судьба цивилизации! И как и кому доказать, что ты — не дурак? Если в любой официальной организации скажут: всё это — бред и выдумки? То есть: кем нас считают те, кто решают, что нам можно знать, а что нет? И кем нам считать их?
— Я думал немного в ином плане, — признался Джантар. — Что есть сама личность для такой власти, законов…
— Мальчики, это потом, — сказала Фиар. — Сейчас будем идти мимо школы. Вдруг там во дворе кто-то есть…
Да, они как раз вышли из тьмы переулка во двор или сквер: наполовину ярко освещённый двумя фонарями впереди, на верхней площадке лестницы (что и вела вниз, к остановке автобуса), а наполовину — скрытый в тени замыкающей его углом справа, у самой лестницы, мрачной громады школьного здания. В самом дворе, правда, было тихо, не ощущалось ничьего присутствия, движения — но Джантару было неуютно, пока шли мимо двора, и он ощутил некоторое облегчение, лишь наконец ступив не верхнюю площадку лестницы — по всей длине залитой светом таких же ярких белых фонарей по обе стороны, и как будто пустынной в это позднее время… Впрочем, подножие терялось далеко внизу, скрытое переплетением густо разросшихся деревьев — но не это вдруг привлекло внимание Джантара. Дальше, за деревьями — во всём великолепии раскинулся, сияя россыпью разноцветных огней, ночной Тисаюм!..
Справа огни взбегали вверх — полого, затем всё круче, и как бы постепенно растворяясь в густом мраке на склонах гор; слева — резко обрывались линией берега, от которой в непроницаемую черноту моря тянулись лишь ряды причалов, тускло отражаясь в подёрнутой мелкой рябью воде, да кое-где вдалеке виднелись слабые огоньки небольших судов, над которыми вспыхивал, пронзая тьму, вращающийся луч маяка… А в самом городе, как показалось Джантару — он мог различить и ряд таких же белых огней на переходном мосту через рельсовую дорогу, и ярко-голубоватый свет цилиндрической пристройки к вокзалу (удивившись, какой далёкой она выглядела отсюда), и ещё некоторые уже знакомые здания… Но и долго рассматривать панораму ночного города было некогда: они спускались, и город всё больше скрывался за деревьями. И лишь ещё на мгновения, когда деревья они скрыли уже и часть неба — Джантар вдруг увидел прямо впереди, невысоко над горизонтом, тускло (но как-то особенно мягко) светящееся одинокое облачко. Должно быть, одно из тех самых редких, загадочных, ещё малоизученных сверхвысотных облаков, что иногда появлялись в это время года и этих широтах планеты на высоте около 80–90 киамов… И Джантар, не решившись обратить на него внимание остальных (нельзя было терять времени; а впрочем, все на мгновение замедлили шаг — и наверно, каждый с мыслью о том же), спохватился, что сам за весь вечер не посмотрел на звёзды — но и сейчас, взглянув вверх, не увидел: то ли их свет был перекрыт сиянием фонарей, то ли (уже здесь, на середине лестницы) кронами деревьев… Но зато внизу из-под их крон уже показалась автобусная остановка, где, несмотря на позднее время, стояли несколько человек. Джантар невольно взглянул на Донота, как бы проверяя, сколь «взросло» выглядит он в своей одежде — но сразу перестал беспокоиться, даже удивившись, до чего Донот в чёрном костюме, да ещё каких-то больших очках с линзами прямоугольной формы, казался старше своих лет…
— Видели облако? — негромко спросил Донот. — Жаль, Герм не знает…
— Видели… Успеть бы теперь, — нетерпеливо прошептала Фиар.
Но тут им повезло: автобус подъехал почти сразу, когда они ещё спускались — и даже пришлось поспешить, пока водитель не закрыл дверь. Войдя, Талир и Фиар (ящик теперь был у них) остались стоять, держась свободными руками за спинки сидений (и так гася собой сотрясения автобуса, оберегая от них хрупкую электронную технику) — а Джантар, как и остальные, сел на свободное место. Его вообще привлекал вид из окна движущегося транспорта, а в пути первый раз по незнакомому маршруту он смотрел особенно внимательно, стараясь всё запомнить… Вот и сейчас, зная, что путь к вокзалу лежит почти по прямой, по одной и той же улице — он всё же привычно запоминал и остановки, (где почему-то никто не входил и не выходил), и перекрёстки, и вид самих зданий. Впрочем, пока они ехали мимо длинных кварталов типовых многоэтажек — и за окном всё тянулись то яркие, то тускло-матовые, то сплошные, то фигурные (как в начале Вокзального проспекта) витрины первых этажей. Лишь после нескольких таких кварталов Джантар повернулся влево, к противоположному окну — но и там однообразно тянулась какая-то длинная стена. (Он даже не сразу понял: насыпь рельсовой дороги, вплотную приблизившаяся здесь к улице.) И тут автобус в очередной раз остановился — и все, кроме них, как по команде, встали и направились к выходу…
— Ещё две остановки, — предупредила Фиар (и Джантар понял: он тоже невольно пытался встать). — Но я устала держать ящик. Вообще, мальчики, как решим: кому нести его дальше, через мост?
— Я сейчас не могу, — ответил Джантар. — В движущемся транспорте — боюсь уронить. Потом, когда выйдем, смогу взять…
На следующей остановке вошёл всего один пассажир. Едва автобус тронулся, Джантар встал у двери, чтобы потом сразу принять от Фиар перекладину ящика (второй конец Талир успел передать Доноту). Теперь, стоя, он мог видеть в окно лишь тротуар с редкими прохожими, и нижние части витрин — но зато ощутил на себе насторожённо-подозрительный взгляд вошедшего, однако не стал ни оборачиваться, ни
