плюнете не все эти правила! Ну что стряслось бы, если б вы остались в аудитории? Ребенку- то не все равно?
На Филиппа его вспышка, казалось, не произвела никакого впечатления.
— Есть неписаные законы. И не думаю, чтобы кто-то из нас хотел прослыть мучеником, нарушая их.
— Вы просто смирились с апартеидом — и все тут. Так и скажите.
— Ну, мирись не мирись, мало что изменится. Нам недозволен осмотр белых пациентов. Это основное условие, которое нам здесь ставится.
Наступило долгое напряженное молчание. Потом Филипп пожал плечами:
— А что это все-таки за рентгенограмма, о которой вы говорили?
Робби был явно рад переменить тему.
— Расскажи ему, — подтолкнул он Деона острым локтем. — Ты же у нас специалист по части рентгенограмм. — И снова осклабился во весь рот. — Никогда не забуду физиономию старины Деона, когда ему подсунули этот снимок. — На лице его появилось выражение растерянности, которое тут же сменилось неподдельным ужасом перед тем, что увидел Деон. Он так громко расхохотался, что женщина за кассой повернулась и, нахмурившись, посмотрела на них. — Ну, давай, рассказывай.
— Не знаю, на снимке была киста яичника с зубами внутри, — сказал Деон.
— Челюсть! — произнес Робби смертельно испуганным голосом Деона. — Это похоже на челюсть!
— Несколько блестящих терапевтов-практиков заявили, что девочка проглотила челюсть и что налицо явное прободение кишечника. По счастью, они привезли ее сюда, и гинекологи поставили правильный диагноз, — объяснил Деон.
Филипп кивнул.
— Киста яичника, как врожденный порок. Часть тела неразвившегося близнеца.
— Во, чего парню не скажи — все знает!.. — Робби изумленно покачал головой. — Продолжайте, профессор. Объясните нам, что вы обнаружили при хирургическом осмотре.
Филипп улыбнулся, и, как всегда в тех редких случаях, когда на лице его появлялась улыбка, он показался вдруг совсем юным, больше похожим на мальчишку с фермы, каким его помнил Деон.
— Впрочем, не знаю. — Он допил чай и отодвинул от себя чашку. Бутерброды он так и не доел. И сейчас, задумавшись, машинально крошил хлеб. — Знаете, а я не уверен в том, что это правильный ответ.
— Что вы имеете в виду? — спросил Деон.
— Теорию о том, что эта опухоль — новообразование, разросшееся из клетки, из которой должен был развиться второй близнец…
— Да, но так написано в учебниках, — перебил его Робби.
— А если авторы учебников ошибаются?
Робби вскинул брови.
— Вы всерьез задаете такого рода вопросы, когда до экзаменов осталось около трех месяцев? — Он вместе со стулом рывком пододвинулся к столу. — До ноября месяца извольте отвечать по учебникам.
Губы Филиппа сжались, упрямая складка вокруг рта дрогнула, но он промолчал.
Какое-то время Деон и Робби ели молча. Деон не чувствовал вкуса — просто двигал челюстями, пережевывая пищу. Он плеснул на тарелку томатного соуса, размешал рис, попробовал. Все равно невкусно…
— Ведь если хорошенько подумать, то операция по сути дела сведется к своего рода аборту, да?
Они уставились на него, раскрыв глаза от удивления.
— Ну, я хочу сказать, что если это новообразование — клетки близнеца, то извлечение их можно уподобить аборту.
— Не слишком ли далеко ты хватил, Деон? — заметил Робби, продолжая есть.
Однако Филиппа это заинтересовало.
— Тут что-то есть. Однако не думаю, чтоб эта теория выдержала критику. Киста не утробный плод. Она не может быть рожденной и самостоятельно существовать.
— Думаю, что вы правы, — сказал Деон.
Он отодвинул от себя тарелку, давая этим понять, что закончил. Хватит, на сегодня он сыт по горло этой жвачкой. Он посмотрел в упор на оживленное лицо Филиппа, чуть заметно выдававшее его происхождение, его смешанную кровь.
Он цветной, размышлял Деон. Именно это соображение и заставило его импульсивно сесть здесь. А цветные понимают такого рода вещи. У них это случается сплошь и рядом, один бог знает, сколько раз. Может, он мне подскажет кого-нибудь, к кому я мог бы обратиться, чтобы уладить дело.
— Кстати, об абортах. — Он сам не узнал своего умышленно небрежного голоса. — Представить себе не могу, как бы я реагировал, если б какая-нибудь незамужняя особа обратилась ко мне с просьбой помочь.
— Если ее жизнь или здоровье в опасности, ответ один: да, — не задумываясь сказал Филипп. — В любом другом случае — нет.
— Да, конечно. Так пишут в книгах. Но вы же сами говорите: «А если авторы учебников ошибаются?» А других ситуаций, когда аборт явно показан, разве не бывает?
— То есть?
— Ситуаций, связанных с общественным статусом, к примеру. Физическое здоровье женщины не единственный показатель, как вы понимаете. Речь может ведь идти и о ее положении в обществе тоже.
— Тогда ей следует пользоваться регулирующими средствами.
— А разве аборт не принадлежит к их числу?
— Я уже ответил. Утробный плод существует самостоятельно, значит, он должен быть рожденным.
— Слишком отвлеченный аргумент. А как насчет права этих нерожденных на последующее приличное существование? Если вы не можете гарантировать им даже любовь, если все, что вы можете им предложить, — жалкое существование, все равно вы должны сохранить его, так, что ли?
— Не наше дело судить. Наше дело — сохранять жизнь.
— До чего возвышенно и законопослушно, — насмешливо протянул Деон.
Робби дернулся на стуле и протестующе загудел:
— Ну-ну, поосторожней. — Он опасливо посмотрел, не слышно ли их за столиком, где цветные сгрудились над шахматной доской.
Деон с трудом сдержался, но взял себя в руки.
— Прогну извинить. Но такая позиция меня просто бесит. Так думает мой отец. Раз такова воля божья, значит, благословясь, извольте ее выполнять.
— Религия тут ни при чем, Деон, — сказал Филипп. Руки его, укладывавшие сандвичи обратно в пакет, слегка дрожали. — Просто я так считаю. Нет никакого смысла нам учиться на докторов, если мы намерены превратиться в палачей.
— Не надо передергивать мои слова. Я просто говорю, что общество имеет право решать. Даже индивидуум имеет право решать, стоят ему обременять себя еще одной жизнью или нет.
— Никто и не передергивает. Но то, что вы предлагаете… вы предлагаете, чтобы женщине было дано право обмена этой жизни на уважение общества. Или на отпуск на
